Мать и Колыбель
Шрифт:
— Здесь всё иное. Даже любовь, — повторил он когда-то произнесённую им фразу, а мелодичный низкий голос, похожий на принадлежащий Провидице, эхом разлился в её душе.
Акме уклонилась от слов брата так, будто они причинили ей физическую боль. Она злилась на себя за то, что, даже сопоставив все факты, которые громогласно вопили против Гаральда Алистера, не была уверена в его совершеннейшей грешности.
Мысль о том, что она более никогда не увидит Гаральда, поднимала в ней такую разрушительную волну отчаяния, что на поверхность к солнцу пробивалось лишь одно чувство — непобедимая тоска, причинявшая нечеловеческие
Едва она подумала об этом, Лорен заключил её в свои родные объятия и прижал к себе. Акме так сильно влюбилась в человека, который то и дело обманывал её. Она глубоко вздохнула, не в силах проронить ни слезинки.
Глава 14. Господа государи
Нергал стоял на огромной выжженной пустоши, окидывая обездвиженным взором мёртвые окрестности и чёрные камни, сплошь покрывшие эти в древности плодородные поля. На севере клубились сапфировые просторы дремучих лесов с затерянным в их недрах одичавшим народом, забытым и гонимым отовсюду, и которому не нашлось места в этом надломленном и погибающем мире. Неприступные стены скал будто сморщились от облаков гнили, поднимавшейся над болотами, которым когда-нибудь суждено было воцариться во всей Кунабуле до самого устья широкогрудой и среброногой реки Аштери. Пустошь обсидиановым ковром стелилась пред владениями Иркаллы, подходя к вратам Апепа, накрывая ущелье Эрры матовым полотном и кланяясь входу в его тёмную и самую древнюю, Перворождённую обитель.
Нергал протянул к великим древним горам свою призрачную руку и почувствовал, как песнь несчастного божества несётся к нему, приветствуя и будто моля об освобождении из многовекового плена. Божество звали Эрешкигаль. Когда-то она была столь могущественна, что могла тягаться с самим Шамашем, и столь коварна, что солнцеликий бог опасался её. Теперь же в её священной каменной плоти были заключены самые недостойные и нижайшие из людей, заточенные своими деяниями и на основании отвратительнейших из законов. Если бы Шамаш не предал богов, они бы не позволили людям вознестись столь высоко.
Нергал рассчитывал ворваться в мир людей неожиданным и всепоглощающим бедствием, но, едва очнувшись от многовекового сна, сразу же ощутил Её Силу и увидел Её серебристые глаза. Она долго смотрела на него из его сознания, и он понял, что к тому времени, как он наберётся сил, о его ненависти будет знать каждый человек Архея. Она приобрела бессмертие и неуязвимость. Она — могущественная царица Авалара, владычица фавнов, по мудрости своей сбежавших из Архея, ибо чувствовали они и знали, что противоестественно было воевать с теми, в ком текла та же священная кровь и сила.
Нергал взглянул на берилловые потоки могучей Аштери, несущей свои неукротимые воды к краю мира или неведомым далям, куда не заглядывали даже они, древние божества. Прямо у реки раскинула свои владения Керберра, от могучих владений которой остался лишь город, закованный в грозные бастионы и высокие башни из непробиваемого камня и железного панциря. Рабам его понадобится немного времени, чтобы пробить все эти сооружения. Они оголодали, и новая кровь пойдёт им на пользу, а Нергал развлечётся, отведав мести.
Нергал вытянул вперёд руку и прощупал воздух. Мгновенно он был обожжён жаром такой же силы, какой и сам обладал. Кровь Рианора пылала ярким пламенем на другом конце Архея и влекла
Разглядывая на протяжении ещё некоторого времени верхушки башен и крыши домов за городскими стенами, охваченными солнечным сиянием, Нергал развернулся, сопровождаемый своими измученными жаждой слугами, и заскользил, повинуясь ветру, к своим тёмным чертогам в недрах измученной земли.
* * *
Время в Кеосе полилось так же стремительно, как нёс свои воды могучий Ардан, приближая тот день, когда должны были вернуться лазутчики карнеоласского государя, а столица упорно и с небывалым прилежанием готовилась к приезду высокопоставленных гостей. Нелейский дворец без устали скоблили, тёрли, шлифовали; отмывали многослойную грязь, тщательно отстирывали тени веков, за невероятно маленькие сроки заставляя дворец блистать былой изысканной красотой.
Придворные дамы и господа кинулись шить новую одежду, закупать драгоценности и всевозможные предметы роскоши, чтобы поразить своим великолепием. Нелей и его обитатели засверкали по-новому, ослепляя и волнуя без того напряжённые души. Горожане подражали им и не жалели ни сил, ни денег. В Кеос и Милар хлынули обитатели других городов, а некоторые подданные опережали своих государей.
По древнему обычаю великие гости сначала один день отдыхают в Миларе. Они должны были совершить поклонения мощам святых в разных храмах, в которых утопал нестерпимо прекрасный Милар. Там их встречал наследник карнеоласского престола либо член королевской семьи, вместе с ними слушал мессы, молился, а позже торжественно вступал в Кеос.
Трен решил отвести роль Провожатого своему старшему сыну — кронпринцу Дарону. Но позже передумал: во-первых, среди гостей находилась принцесса Альвария, будущая невеста кронпринца, и знакомство их — по обычаю и договору — должно было произойти в Нелее, где она обязывалась стать супругой будущего государя и короноваться вместе с ним, когда придёт час. Во-вторых, Дарон нужен был ему в Кеосе и обязан был стоять по правую руку от короля при въезде гостей на территорию города. В-третьих, Трен видел, что Дарон не был столь обаятелен, красив, остёр на язык и на ум, как Арнил. К тому же он был великолепным лицедеем, и за его дурачествами скрывалась тщательно припрятанная серьёзность и трезвость рассудка.
Но, восторженный своей новой ролью, принц Арнил Вальдеборг не забывал и о других своих склонностях. Арнил почти отказался от порочащих честь излюбленных пиров и многолюдных оргий, ибо его «богиня» считала ниже своего достоинства быть гостьей его разнузданных увеселений. В обществе Акме Рин он был счастливейшим из смертных.
Её Высочество Плио перестала оказывать Лорену различные знаки внимания, став столь же вежливой и прохладной, чем низвергла молодого барона в пучину отчаяния. Должно быть, она устала ждать его благосклонности.
Первые две недели после исчезновения Гаральда Алистера Акме пыталась найти разумное объяснение его поступку: он уехал по приказу своего отца или короля, не смея перечить им. Но если бы захотел, то оставил ей записку или прислал бы через несколько дней. Но письма не было, как не было более оправданий. С самого их знакомства он только и делал, что обманывал её. Мысли о нём причиняли нестерпимые муки. Она безумно тосковала, но не переставала помнить о том, что он в очередной раз солгал ей и посмеялся.