Мать Печора (Трилогия)

Голубкова Маремьяна Романовна

Вот по утрам стал выпадать иней. Поднялись с озер утки водоплавки и потянулись в полуденную сторону. За утками снялись в отлетную дорогу гуси. Перед отлетом гуси чутки да пугливы, а охотников наших они давно даже близко не подпускали. Влет их тоже было не взять: поднимались гуси высоко, под самые облака.

– Ко глубокому снегу высокой дорогой отлетают, - говорит Спиридон.

А над тундрой самый расцветный час, самая красивая пора: утренняя заря уходить не хочет, все шире и шире расходится, а солнце заспалось и задержалось на минутку.

Мы сами

тоже к отлету готовимся. Наша востроносая воркутинская лодка проскочила тундровые низкие берега и заплыла в высокие каменные щелья. Как две стены подымались берега по обе стороны лодки. Оба берега сверху донизу были из камня выложены и только с самого верху тонкой боровиной с кустами да ягодами, как цветным половиком, закрыты.

– Коренные породы!
– кричит Ия Николаевна.

– Коренные породы!
– кричим мы все в один голос.

Лодка пристала к левому берегу. Саша отбил молотком от скалы кусок камня. Ия Николаевна сама понюхала камень и всем нам дает нюхать. И все мы переглядываемся и в один голос говорим:

– Нефть!..

Дождались мы Петрю и Михайлу с Татьяной: они ехали оленями и везли все наше имущество берегом. Отбили от берега еще камешек и еще из другого места образец и дали оленщикам нюхать - тоже в один голос говорят:

– Керосин!

Ия Николаевна решила здесь дневать, чтобы образцы собрать, все в свои записи занести, а потом уже сплывать вниз. До устья Талаты оставалось еще километров немало.

Тут я к начальнице обратилась:

– Ия Николаевна, послужила я тебе верой-правдой. А теперь мои сроки выходят. Скоро поднимутся в путь-дорогу и последние птицы - гагара с чайкой. Пора и мне о зимнем гнезде подумать, в Нарьян-Мар надо попасть. Там птенцы мои заждались небось. На Синькин нос в эту пору пароходы да боты ходят. Вот бы мне их застать - морем у меня было бы всего три дня дороги. А вам я руки-ноги свяжу, и мне зимний путь в тягость.

Согласилась начальница. Провожать меня она отправила Спиридона. Распрощалась я со всеми и поехала последней оленьей дорогой к недалекому концу оленьих краев.

А с Леонтьевым прощаемся ненадолго. Книгу свою мы между делами здесь закончили, да работы впереди у нас еще много.

То ли память Спиридону изменила, то ли он соснул лишнее, на нартах сидя, только к морю мы выехали не к Синькину носу, а сами не знаем, куда. Заночевали мы на самом краю Большой земли, куда в часы прилива заплескивает брызги студеная морская волна.

Утром, когда звезды пробежали свой путь по небу, Спиридон повернул оленей направо и поехал к морю.

– Откуда ты взял, что вправо ехать надо?
– спрашиваю я Спиридона. На камне придорожном, что ли, прочитал?

– Звезды сказали, - говорит Спиридон.

Весь день ехали мы вдоль моря. Изредка встречались промысловые избушки, но никого в них не было: охотники приходили сюда промышлять песца только в начале ноября. А места мы проезжали самые песцовые. Сколько раз песцы выпрыгивали из-под самых оленьих ног!

На Синькин нос мы попали поздно вечером. На рейде блестел огнями

паровой бот из Нарьян-Мара. Утром он собирался отплывать.

Стоит Синькин нос на самом морском берегу, у края Хайпудырской губы. Три домика, да баня, да склады - вот и весь поселок.

Остановились мы у моего знакомого Степана Кожевина, он заведовал промыслово-охотничьей станцией. Недавно у него погибла дочь Шура. Работала она радисткой на боте "Выучейский". Когда бот вышел в море, настигла его фашистская подводная лодка. Встала рядом с ботом, в упор расстреляла пассажиров, а бот потопила. Бот уже ко дну шел, а Шура все еще сигналы дает. Так и в воду ушла Шура, а поста своего не бросила.

Кроме Степана, жили здесь две ненецкие семьи, двое русских охотников мезенцев с семьями, пекариха Дарья, магазинщица Нина и радистка Маша, семнадцатилетняя девочка. Маша только что окончила курсы, а рация у ней была старенькая, и связь часто терялась: то Маша не слышит Нарьян-Мара, то Нарьян-Мар не слышит Машу.

Ну да в тундре и без радио вести быстро летят. На Синькином носу еще месяц назад слышали, что к ним идет экспедиция, нефть ищет. Не успели мы со Спиридоном с оленей сойти, сбежались люди, спрашивают:

– Нашли нефть?

Спиридон оглядел всех, бороду огладил и, как самый главный геолог, говорит:

– Коренные породы нашли. Керосином так и разит.

– Где?

Рассказал Спиридон, а потом вынул из карманов два камня, постучал ими друг о друга и дает всем нюхать. Заохали люди, заахали, головами закивали. А Спиридон на них накинулся:

– Вы, - говорит, - небось керосин-то морем возите, а он у вас под боком. Худые вы хозяева!

Пусть цветет и радуется родная советская земля, пусть крепнет и растет наше народное хозяйство! И хочется мне думать, что и наши труды не пропадут напрасно, не зря и я в тундре доброму делу помогала.

Повел нас Степан к себе в дом, угощает рыбой, куропатками. А о чем ни заговорит, все к нефти клонит. И все про коренные породы выспрашивает: какие они да в каком месте мы их нашли? А Спиридон, будто бы всю жизнь геологом был, отвечает толково, с умом.

Выслушал его Степан, как ребятишки учителей слушают, да тут же и учителя своего удивил.

– Я, - говорит, - тоже такое место знаю, где камень наверх выходит, Может, и там нефть найдется.

Да, недолго думая, взял оленей и за ночь обернулся туда и обратно. Привез он с собой два такие же камня, как и у Спиридона были: ударишь их друг о друга - и нефтью запахнет.

Теперь и Спиридон за ученика стал.

– Где ты их взял?
– спрашивает.

И рассказал нам Степан, что ехал он когда-то ночью по тундре и задремал. И показалось ему, что полозом где-то за камень задело. Совсем он было позабыл этот случай, а вот теперь вспомнил. И место это хорошо знает.

– Быть здесь городу, - говорит Кожевин.
– Я здесь под поселок место выбирал, да уж, видно, мне и под город выбирать место придется.

– Быть городу, - соглашается Спиридон.

ПОСЛЕСЛОВИЕ