Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

– Не знаю. Он предпочитал демонстрировать латиноамериканские корни.

– Есть мнение, что нас продал он.

– Я рад, что ты больше не подозреваешь меня.

– Лучше, чем когда-либо я вижу твою вину! ... Кардинал М. скончался после того, как пытался спасти душу Р... Наш лучший человек из Ватикана!... Я был у его одра. Странно... Он вспоминал тебя - жалел, что ты отказался

у него креститься - и тут же говорил о Боге-Отце, о Его страданиях, когда Он взирал на Голгофу...

– Вот видишь! Грядёт обновление религии... За это надо выпить.

– В поэмах твоих люди не пьянствуют.

– Зато в твоих бы только тем и занимались...

Он словно не слышал уже ни меня, ни себя самого, мечась по каюте и восклицая:

– Англичане! Кто вас только выдумал!?...

– Пьетро.

– Что!?

– Ты знаешь, я весь твой и отдам жизнь за что полагается... Вот только есть один человечек, которого мне нужно непременно срочно навестить.

– Кто этот несчастный!?

– Да Шелли... Он снится мне страшно. С ним что-то стряслось.

– Ох! Когда же мы делом займёмся?

– Нам это по пути.

– Давай, давай пообещай, что встретившись с этим... Челли, не пропадёшь ещё на полгода! Я понимаю, тебе всё равно, где давать шороху, но я - я не могу так!...

– Нам по пути, - повторил злостный манипулятор, - Всего один день, - и уснул.

Хэрриэт

Имею против тебя, что ты

оставил первую любовь твою

Откровение

Меня перенесло на швейцарскую виллу, неузнаваемую, превратившуюся в руину, словно её обстреливали из сорока пушек, изнутри всю затканную паутиной. Через выбитые окна заплывал серый туман. Темнота валялась под ногами кучей жухлых листьев.

Сердце было мне компасом, и вскоре я нашёл Перси. Он лежал на постели,

оплетённый тенётами, бледный, как гриб, и прижимал к губам дрожащий палец.

В такое его обычно превращали приступы невралгии. Порой они настолько изнуряли его, что он начинал молиться, жалко, униженно и в то же время словно делая одолжение, а заметив нас, тотчас выгонял.

Он мечтал, требовал, делал всё возможное, чтоб его окружали безбожники, но чем звонче и выше были его аргументы, тем крепче становилась в нас вера. Мы расходились по разным комнатам и падали ниц лицом к востоку. Мэри колола себе руки швейной иглой, я - прижигал окурком. В конце концов Мироправители принимали наши жертвы, и Перси засыпал.

Никогда не забуду дня, когда мы с Мэри обнаружили, что, не сговариваясь, делаем примерно одно и то же в эти тяжкие часы. Она позволила мне лизать её ранки, её слёзы, говорила, что мне, наверное, куда больней. Я отвечал, что мою боль легко унять стаканом бренди, крестил вино, угощал сообщницу, вспоминая о тех типах, что плели терновый венец - вот, наверное, намучились...

Теперь я не знал, что делать. Молчать?... Этого от меня требуют в каждом втором сне...

Перси перевёл перепуганные глаза на висящий прямо над ним большой чёрный кокон, чудом держащийся на тонкой нитке. Во мне рос страх. Что это такое!?

Вдруг громкий и жёсткий голос полоснул по спине: "Спроси меня!".

Тотчас бесформенный ком со скрежетом выбросил в стороны восемь коленчатых мохнатых лап, оказавшись подобием огромного паука. Перси закричал, пытаясь заслониться руками, а чудище упало на него, вонзило ему в пах роговое жало. Я бросился лицом в ладони.

Через минуту всё затихло. Паук, приподнявшись над безжизненным телом, осторожно ощупывал когтеподобными губами его голову, больше не пугая меня.

К одру подступила женщина в мокром сером платье, растрёпанная, неуклюжая. Её лицо было цвета трёхдневного синяка - оливково-зелёное и распухшее, и при этом выражало чуть ли не удовольствие. Не так уж трудно узнать её - первую миссис Шелли, соплюшку из захолустного трактира, которую Перси умыкнул, а потом выставил, ещё и хвастая, что дважды освободил её: в первый раз - от тирана-отца, во второй - от самого себя. Вскоре последовало и третье освобождение - от жизни. Её выловили из какой-то пучины.

Англичанин, покончивший с собой, - всё равно что испанец, убивший свою жену, француз - изменивший ей, и немец, защитивший диссертацию. Давно думал, куда бы это ввернуть...

Смерть от воды! Вот предо мной стоит она в самом откровенном облике и со смаком цитирует: "Упование его подсечено, и уверенность его - дом паука".

Как бы ни старалась госпожа де Сталь, любимым женским чтивом останется Библия.