Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

Успокоившись, я пустился гулять по саду, отважился пройтись по газону к цветущей липе, сел под ней, закрыл глаза и попытался внутренним зрением увидеть беглянку Медору, но, хотя я довольно долго стоял перед ней, память не сохранила ни единой черты. Только вот волосы - длинные, русо-рыжие, рассыпанные по плечам... Тревога за эту одинокую беззащитную женщину пронзила меня. Но что я знаю о ней? Она достаточно храбра; может быть, она умеет постоять за себя не хуже сестры... Тогда как она стала пленницей? А мало ли как, жизнь ведь полна превратностей...

Мои размышления прервал громкий щелчок открываемых ворот, за которым

послышался хруст песка и камня под чьими-то шагами. Я ринулся на тропинку; выскочив на неё, сломал два цветка и оказался уже за спиной подходящего к дому человека в богатом, но престранном траурном одеянии, напоминающем старинный кафтан, расшитый серебром. Удивила меня и белоснежно искрящаяся косица, спустившаяся почти до самого пояса незнакомца в чёрном. Я окликнул его: "Сударь!" и подбежал, едва успевая остановиться, чтоб не натолкнуться на него. Он повернулся ко мне, и я мгновенно понял, что вижу того самого Макса: кто угодно, не только наивный ребёнок, сказал бы о нём прежде всего, что он белый. Лицо его было бескровным; брови и ресницы выделялись не темнотой, а большей белизной на сероватой коже, не знавшей, верно, никогда румянца. Обращённые на меня бесцветные глаза сверкали, как осколки льда или бриллианты. В них медленно расширялись зрачки - не чётно круглые, как у всех, а размытые, расходящиеся чёрными лучами и вращающимися каплями, как планеты, имеющие спутников. Я вытянулся перед ним, уронил голову в быстром поклоне.

– Позвольте представиться: Тургенев, русский дворянин.

– Чем могу служить?
– ответил красивый низкий голос с хрипотцой.

– Я имею честь говорить с господином Воке?

– Нет. Господину Воке вы не кивнули бы. Но хозяин этого дома - я. У вас ко мне дело?

– Ваше имя Макс?

– Для близких друзей.

– У вас есть дочь Полина лет семнадцати от роду?

– Есть. Она сейчас в отъезде.

– Я знаю. Я познакомился с нею в Швейцарии.

– Так вы ко мне с вестью от неё? Или с просьбой?

– Н-нет. Просьба... у меня к вам личная.

– Слушаю.

– Не входите сейчас в дом!

Черты лица господина Макса заострились от напряжения.

– Почему? ....... Полина здесь?

– Да, но вам нельзя её сейчас видеть!

– Мне? Нельзя??...

– Поверьте, я забочусь о вашем же сердце!...
– я преградил ему дорогу, невольно пятясь от колкого холодного неподвижного взгляда, - То, что вы там увидите...

– Даже если, - перебил он, темнея лицом, как старое железо, - меня там ждёт труп последнего любимого мной человека - почему я не могу на него взглянуть?

И наступал на меня, он поднялся на крыльцо. Всё, что

оставалось мне - это загораживать собою непотребное зрелище, проходя пятами вперёд в гостиную. Но вот он увидел - и тихо ахнул. Я потупился, отступил в сторону. Тут маленькая Мэри звонко закричала: "Папа!" и подбежала обнять Макса. Полина, прикрытая лишь распущенными волосами, тотчас опередила и, кажется, оттолкнула её, сама прижалась к отцу, рыдая и осыпая его упрёками за то, что он обманывал больную жену и бросил родных детей, чтоб прижить "эту дрянь" с какой-то непутёвой англичанкой. Закатилась криком и обиженная Мэри, и наш Дэниел не преминул присоединиться к горестному хору. Отцы не растерялись: Джеймс, едва натянув штаны, принялся укачивать сынишку, как самая опытная нянька; Макс же присел на корточки и что-то долго нашёптывал дочери Медоры, обнимая её правой рукой (на которой - я заметил - не было кисти!), левую же положив на голову павшей на колени безутешной Полины. Потом он обнял вторую, наговорил и ей не слышных нам увещеваний, помог встать, подобрал и подал ей платье, которое она лишь прижала к груди, низко-низко клоня голову и всхлипывая. Альбин (в расхристанном, но полном облачении), скрестив руки и скроив насмешливую мину, наблюдала сумятицу, стоя вовне диванного круга.

Макс усадил дочерей рядом на зелёное сидение, после чего любезно обратился к ничего не замечающему Стирфорту:

– Здравствуйте, счастливейший из смертных.

Заносчивый британец глянул по сторонам от себя и спросил с нарочитым недоумением:

– Вы это мне?

– Разумеется.

– Напрасно. Я далёк от вашей дочери. Мы вас разыграли.

– Я имел в виду другое: у вас есть сын - и отвага держать его на руках, которой не бывает у людей, запятнавших свою совесть. Потому я и без вашего признания понял, что вы притворились, что, кстати, избавило вас от больших неприятностей. Скажите после этого, что вы несчастливы!

– Я мало интересен себе и другим, если они умны. Взгляните лучше вот на этого человека: его теперешний удел - лишь голодные крики, собственные слёзы вместо материнского молока, и объятий он заслуживает лучших...

– Если через полчаса моими стараниями у вас будет кормилица, вы перестанете хмуриться и поблагодарите меня?

– Не исключено.

Кивнув с, возможно, показным миролюбием, Макс обратился к Альбин:

– А с вами мы знакомы, ваша лучезарность, и с отцом вашим были близки.

– И сестрица моя вам будто бы небезразлична, - бесцеремонно отметила мисс Байрон, - Вы что, коллекционируете нас?

– Наши кланы издавна связывает дружба. Я расскажу вам всё чуть позже, а теперь должен предложить гостям комнаты. Для кого-то этот дом - храм и мавзолей, но для большинства он - элитная гостиница.

Макс подошёл к дереву у стены, пустившему в зал извивные ветки, на которых были развешаны прикреплённые к еловым и сосновым шишкам ключи; снял три, раздал их нам, исключив Полину, забившуюся с ногами на диван и словно задремавшую, держась за ручку такой же притихшей Мэри.