Материалы к альтернативной биографии
Шрифт:
Тяжело поднявшись, сгорбившись, он поплёлся наверх...
VI
Я не запомнил её имени, я впервые видел её по-настоящему - эту бледную высоколобую женщину с королевской осанкой, каменными зрачками, длинными и густыми чёрными ресницами, высокими тонкими бровями самого благородного рисунка... Влажно-розовые от косметического бальзама губы маленькой избалованной
Джозеф, только войдя, тут же занялся брошенным платьем: вдел в него деревянные плечики на крючке и повесил на гардину сушиться; рубашку аккуратно сложил, всё время бормоча при этом упрёки ленивой негритянке, беззаботно сидящей на краю сундука в пунцовом и раззолоченном туалете приволжской купеческой дочери, в высоком круглом кокошнике, из-под которого на покатый чёрный лоб свисала длинная жемчужная сетка. Это было чудно и красиво. Девочка-дикарка стала похожа на древнего идола, усыпанного драгоценностями, и до бухтения слуги ей не было никакого дела.
– Вам нравится, сударыня, здесь?
– спросил я, тщетно стараясь говорить непринуждённо.
Леди отложила зеркало, приняла грациозную светскую позу и ответила с улыбкой:
– Да, благодарю вас.
Признаться, такого отзыва я менее всего ждал - настолько я привык к тому, что все вокруг беснуются.
– Здесь всё стилизовано под русский обиход, - радостно продолжил я, - Хозяин устроил меня в эту комнату, узнав, что я из России.
– Да, предупредительно. Он, видимо, любезный человек.
– Я не успел с ним коротко познакомиться.
– То есть близко?
– Да-да. Извините, у меня не очень хороший английский.
– Ну, что вы! Вы отлично изъясняетесь...
– Спасибо. ... А что означает эта литера на вашей груди?
Стало тихо, только листья трепетали за окном, и гром рычал, как тигр. За спиной своей леди Джозеф беззвучно хлопнул пятернёй по зажмуренным глазам, а госпожа его вскочила,... снова села, стиснула в кулаке подол и наконец промолвила:
– В Америке принуждают носить такие нашивки неверных жён...
Меня охватили мучительный стыд за свой вопрос и жалость к этой гордой женщине, обречённой на позор, от которого она бежала через океан, но видимо в самой её душе поселилось неизбывное раскаяние, заставляющее несчастную и на чужбине носить знак своего преступления. Увы! Талантливая личность никогда не может жить в
– Я как бы выражаю этим протест против такого рода глупостей, - закончила собеседница, обрушив разом мои домыслы; я вздохнул - не знаю, облегчённо или же разочарованно - и произнёс:
– Это смело и великодушно с вашей стороны.
– Да ничего подобного! Мне давно пора вытравить из себя послушную дочку и жить своим умом!... Ах, бедная мама! Она была достойна своей репутации благоразумной женщины, пока... Впрочем, принимая в расчет её брачный выбор...
– С чем-чем, а уж с замужеством ваша матушка не прогадала, - вмешался Джозеф довольно дерзко, словно одёргивая хозяйку, чем заслужил её яростный приказ:
– Засуньте себе в рот подушку и катитесь за дверь, если до сих пор не научились по-человечески себя вести в нормальном обществе и не выкинули из головы всю эту ахинею!...
Но слуга, задетый за живое, не сдался и пустился в препирательства:
– Уж если в ком какая блажь и засела, так не во мне одном, миледи, если понимаете...
– В отличие от вас, добровольно напичкавшегося всякой чушью, я такой родилась, и моей вины тут нет!
– А всё ж не повод валить с больной головы на здоровую!
– Проплеслые прибаутки! Я за всю жизнь ещё не встретила ни одной здоровой головы! ни половины здоровой головы!...
– Тем более нечего,...
– уже мягче и вдруг просветлев лицом, повторил Джозеф.
– Нечего встревать в чужие разговоры!
– Извиняйте, мэм, - камердинер шутовато поклонился.
– О чём это мы?
– спросила меня вспыльчивая леди.
– О вашей матушке...
– Ну, да. Брак, конечно, - вообще дикость, но нужно же среди этого культурного маразма питать в себе зерно рациональности и видеть вещи как они есть, а не тешиться скороспелыми мнениями и не плыть по течению! Если бы меня спросили, что свело этих двоих, я бы сказала: тот животный закон, что управляет продолжением рода папуасов, когда автоматически случаются самый завидный жених и самая выгодная невеста своей весны.
– А не будь того, не было бы сейчас и никакой вашей светлости,...
– заметил Джозеф.
– Вы опять со своими дуростями! Думаете, я рада своей жизни!?
– Знамо - нет, - кивнул слуга, - Но ведь без вас и Кембридж бы зарос быльём, и в тутошней Сорбонне вас на руках носют...
– А родная мать считает меня сумасшедшей!...
– Это она об вас заботится.