Матушкин день, или В поисках утраченного прошлого
Шрифт:
– А Матушка придет?
– спросил я.
– Придет, придет, - успокоил он.
– Как начнешь показывать, так и придет. Не волнуйся!
И розетка нашлась рабочая, а то я сомневался, что до этих самых Проток лампочка Ильича добралась. Так что установили мы аппарат, растянули простынь большую заместо экрана, поставили бобину и стали смотреть…
Фильм ведь очень смешной, так? Ну и мы смеялись от души с Лёвушкой. До того момента, как царь появился.
Я, если честно, нашу историю особо не жаловал. Что там интересного, в старых сказках копаться.
Только и были в памяти Александр Невский, за то, что немцев разбил, да Петр Великий, за победу над шведами. Да ещё Иван Грозный, которого все боялись.
И надо же такому случиться, что когда фильм дошел до того момента, как царь в лифте дверь крестил, у нас свет потух.
– Опять пробки вышибло!
– встревожился Лёвушка. И убежал куда-то во двор. А я над аппаратом склонился.
– Ну как, смешное кино?
– слышу вдруг.
Поднял я глаза и вижу, в углу на стульчике женщина сидит. Та самая, что во сне мне тогда привиделась! И кот у неё на руках!
– Здравствуйте, - говорю.
– Вы не волнуйтесь, пожалуйста, сейчас Лёвушка пробки проверит…
– Да пускай проверит, - согласилась она.
– Лишним не будет! А пока он ходит, я тебе своё кино покажу. Оно, конечно, не смешное совсем. Но ты не бойся! Ты только чужими глазами на всё посмотришь. А то вы забывать начали…
И тут вокруг меня вдруг всё пропало! Дом, аппарат, женщина - всё исчезло! Только я сам и стою на том же месте. А вокруг меня всё другое!
Во-первых, зима! Холодно очень. На мне, правда, одежда теплая, шапка меховая, варежки. И… борода у меня!
Люди вокруг стоят, много людей. Одеты тепло, но совсем неказисто. Вроде бы в тулупы, только очень грубые, просто шкуры какие-то вонючие, шапки лохматые. Мужики с бородами все, бабы в платках, юбки до пят. Плачут, причитают. Похоже, хоронят кого-то.
Я стою, озираюсь, не понимаю, что со мной.
– Что приуныл, Фёдор?
– спрашивают меня.
– Жалко отца Никифора?
– Жалко, - отвечаю я.
– Да, не дотянул старик до Рождества, - говорит мне ещё кто-то.
– Кто ж теперь вас с Ульяной обвенчает?
– А мне дитё крестить надо!
– кричит рядом баба с кульком в руках.
– Как же нам без попа?
…И сразу новая картинка. Поминки, вроде. Полутемная комната тесная, потолки низкие, закопчёные. Стол из грубых досок, какие-то горшки на нем, деревянные миски с ложками. Ни тарелок, ни ножей с вилками, ни стаканов. Люди встают, расходятся.
Я тоже встаю из-за стола, перешагиваю через лавку.
– Фёдор! Иди-ка сюда!
Зовет меня человек. Похоже, он тут старший, его все уважительно обходят, кланяются. Я подхожу.
– Вот видишь, как оно получилось, - тот чешет бороду.
– Сам рассуди, без попа нам никак. Ни родить, ни помереть без него нельзя православному! Даже Пасху сами не подсчитаем! Так что надо нам теперь нового!
–
– удивляюсь я.
– Ты вот что, - уже другим тоном говорит старший.
– Я свою дочку тебе обещал, и от слова своего не отступаю. Но невенчанными вам не жить! Потому вот тебе мой наказ - ступай до Новагорода, до владыки Пимена! Поклонись ему дарами, что мы соберем, да и выпроси нам нового священника! Путь неблизкий, зима, всё понимаю. Но ждать нельзя! А будет поп - будет тебе и свадебка!
Тяжело вздохнул Фёдор, да и согласился.
…Новая картинка - лошадка медленно бредет по снегу, тянет тяжелые сани с поклажей. Федор держит вожжи. С ним едет дружок, он сейчас спит. Потом они поменяются… Но через некоторое время надо всё-таки остановиться, лошадке тоже спать нужно. Только в пути не встанешь, надо до зимовки добраться засветло, а зимний день короток.
Вот, наконец, зимовка - древняя избушка на берегу реки, в которой никто не живет. Приют для заплутавшего охотника, беглеца или странника. В ней, кто бы ни был, добрый человек или злой, уходя, всегда оставит дровишек для следующего, немудреную утварь, а то и какие припасы. Уносить отсюда ничего нельзя, как с кладбища.
Переночевали - и в путь. От волков отбились, до деревни какой-то дошли. Там заночевали. И снова в путь. А где-то через неделю добрались и до Господина Великого Новгорода, главного города Северной Руси.
Только что-то неладно в городе! Густой чёрный дым поднимается в нескольких местах. И тишина в воздухе висит - гнетущая, плохая какая-то тишина.
Дальше проехали, смотрят - человек в снегу! Мертвый, уже заледенел весь. Головы, почитай, нет у него - чем-то тяжелым снесли. А впереди ещё торчат из-под снега руки чьи-то…
– Иди-ка, спрячься с санями куда-нибудь, - говорит Фёдор спутнику.
– Видно, напал на них кто-то. Пойду, разведаю.
Идет он и глазам не верит. Везде лежат люди русские - мужики, бабы, старухи, даже дети малые. Лютый враг, видно, напал на новгородцев, никого не пощадил.
Вот изба была, видно, богатая, в два яруса, с резьбой на окнах, с конем на крыше. Только конь и остался сверху, спалили всё, рухнула крыша внутрь. Если кто и прятался там, сгорел заживо.
И будка, а перед ней на цепи мертвый пес скалится. Из боку стрела торчит. Честно защищал хозяина, да не совладал с ворогом.
Берет Фёдор стрелу, хмурится. Наша стрела, не немецкая, не татарская. Что же здесь было?
Вот Детинец, крепость, что возвел в Новгороде Великий Князь Иван, дед нынешнего. На совесть сладили стены, башни, ров глубокий. Только и Детинец не спас горожан. Всюду мертвые лежат…
И что непонятно - везде только новгородцы! Ни одного чужака поверженного не увидел Фёдор. Почто не защищали себя?
Святая София, главный храм города. Двери распахнуты, ветер ледяной внутри гуляет. Мертвый дьякон так и лежит на аналое, уткнулся лицом в старинную книгу. Верно, мечом его ткнули, со спины. Кровь залила страницы, только в самом низу можно прочесть: