Матушкин день, или В поисках утраченного прошлого

Кушарский Станислав Ефимович

В принципе, можно было бы и накопить… Да только уволится Серега через три месяца! А повезет, так и через два. Это вообще не вариант.

Остается только просить того парня подождать, чтобы после дембеля отослать деньги ему домой. Только вряд ли он согласится. Ему тоже осенью увольняться. И сотня эта ему сейчас нужна, а не через полгода. Шинель новую справить, ботинки, шапку новую. Точно не согласится!

О том, чтобы "молодых" напрячь, Серега даже не думал. Не то воспитание. Отбирать деньги у младших нельзя! Это он твердо знал. Чем тогда он будет лучше этих грузин!

Нахлынула

жгучая ненависть. Вот ко всем этим, которые понаехали сюда! Зачем они здесь? Сидели бы у себя, в горах! А лучше вообще их всех забомбить! За Берию, За Сталина! За мои сто рублей!

– Вот же сволочи!
–  процедил он сквозь зубы.

– Кто?
–  спросил кто-то.

Тут-то и увидел Серега, что он не один сидит в купе общего вагона. Так задумался, что и не заметил соседа своего.

Дед, лет шестидесяти, старый совсем. Серый пиджачок, потертые брюки, кепочка. Армейский вещмешок с каким-то добром на коленях…

– Нет-нет, я не вам, извините, - быстро сказал Серега.
–  О своем я…

– А что стряслось, солдатик?
–  усмехнулся дед. Голос у него был хриплый, но какой-то добрый. Располагающий голос, одним словом.
–  Служба в тягость стала?

…И прорвало Серегу! Вот бывает так, никому: ни матери, ни друзьям не стал бы рассказывать о своей глупости. А случайному попутчику, которому во внуки годится, всё рассказал.

Долгий получился рассказ… Когда закончил, уже и темнеть начало. Хорошо хоть дед попался спокойный, не перебивал, выслушал всё.

– А давай сходим покурим, - предложил дед.

Серега не курил. Спортсмен, во-первых, да и пример отца, что в сорок лет сгорел от рака горла, поспособствовал. Но пошёл, что называется, за компанию.

…Звали деда Юрий Данилыч.

– Ты, главное, не унывай, Серега, - говорил он.
–  Деньги - дело наживное! Сегодня есть, завтра нет, а послезавтра окажется, что они тебе уже и не нужны! Я вот в твои годы на заводе почти задаром работал, по четырнадцать часов. Когда на фронт забрали, только и выспался…

Оказывается, дед ещё и воевал. Правда, только один год, последний год войны.

– Вот идем мы за немцем, а вокруг живого места нет, всё порушено. Люди меж тем радостные, что хоть живые остались, улыбаются нам! А ты денег жалеешь…

Заболтались они в тамбуре, а когда вернулись в свое купе…

Ветер гуляет по вагону, а на том месте, где сидел Серега, лежит здоровенный булыжник. Хулиганы какие-то бросили в поезд… Там, где Серегина голова была, огромная дыра в стекле. Если бы курить не пошли, снес бы камень голову парню напрочь. Ещё и осколками бы поранил.

Проводница сонная рядом стоит, трет виски руками.

– Вот, - говорит, - камушек прилетел! Кто тут сидел, мальчики?

Серега ответил, что он.

– В рубашке ты родился, солдатик!
–  улыбнулась проводница.

– Спасибо вам, Юрий Данилыч, - сказал Серега.
–  Вот, курение иногда и продлевает жизнь, оказывается!

А Юрий Данилыч бледный весь, сидит и трясется.

– Вы как, дедушка?
–  спросил солдат.

– Камушек… Прилетел-таки камушек… - только и повторял дед.

Проводница

принесла старый ватник, заткнула дыру. Пришел какой-то мужик в форме, наверное, начальник поезда, составили акт о повреждении. Стекла с пола смели. А Серега с дедом в соседнее купе пересели, оно пустое было.

– Вот, значит, как… Прилетел камушек… - шептал Юрий Данилыч. Потом свой вещмешок развязал, достал флягу, хорошо из неё отхлебнул, предложил Сереге. Тот отказался.

– С перегаром меня сразу на губу отправят, - оправдывался парень.
–  Извините…

Дед ещё раз отхлебнул.

– Ну вот, парень, ты мне рассказал свое, теперь я тебе кое-что расскажу! Только не подумай, что я для тебя сказку сочиняю. Стар я для сказок…

Рассказ Юрия Данилыча. Начало.

Говорил я, что призвали меня под самый конец войны. Так что повезло мне, можно сказать.

Отец мой, что был на нашем заводе начальником цеха, не хотел меня отпускать, как я потом узнал, но вынужден был. Сам понимаешь, что бы сказали, если бы я остался в тылу? Всех прочих парней берут, а сына начцеха, значит, на бронь? Нет, так тогда нельзя было.

Вот, и у Сталина даже оба сына воевали. И у Микояна, и у Хрущева, недоброй памяти.

Но так просто отец меня не отпустил. Сам встретился с военкомом, потом с тем офицером, что за нами приехал, поговорил с ними обоими, дал каждому, что полагалось. И стал я при штабе полка писарем. Почерк у меня очень красивый! Впрочем, там я не задержался. Капитан Воропаев, особист наш, меня к себе забрал. Адъютантом, значит.

Тогда я очень доволен был! Народ в окопах, под пулями, в грязи, вшей кормит, а я в теплом доме ночую, при начальстве. Это сейчас мне стыдно до слез, а тогда я очень радовался. За полгода сержантом стал!

Если помнишь, в сорок четвертом мы всю нашу землю освободили, и пошли немца в Европе громить. Пленных было - не счесть!

С немцами, казалось бы, всё было ясно. После проверки зеленых, то есть солдат, - в тыл, на стройки, чтобы восстанавливали всё. С чёрными, которые наших убивали, мы поступали, как говорится, по законам военного времени. С кем сами не могли разобраться, отправляли наверх, фронтовой контрразведке. СМЕРШ - слышал такое слово? Вот это мы и были…

Но как разобраться, кто из них кто? Вот ты, наверное, фильм про Штирлица смотрел. Там все немцы такие красивые, в черной форме! Только брехня всё это! У гестапо, например, вообще единой формы не было, они больше по гражданке ходили. И встретили мы их только в Польше! Потому что Польша - это уже был Рейх. Генерал-губернаторство! А на оккупированных землях Советского Союза гестапо и вовсе не было. Все те ужасы, про которые вам рассказывали, на нашей земле творили совсем другие немцы - полевая жандармерия и СД, их служба безопасности, которые входили в состав Вермахта. А форму с самого начала войны эти сволочи носили ту же, что и простые вояки. Серо-зеленую, "фельдграу" по-немецки. Только нашивки и позволяли определить, кто есть кто. А нашивку ведь можно и сорвать по-быстрому. Перед тем, как в плен сдасться…