Майор Пронин и господин Хуммер
Шрифт:
– А этот господин нарком с непроизносимой фамилией – он действительно пользуется авторитетом в вашей стране?
– Да, это один из главных наших хозяйственников. Ленин с самого начала доверял ему. Он у нас и за продовольственные дела отвечает, и за планирование.
Хуммер вытер губы, блаженно вздохнул после бульона. На второе он ожидал телячьи котлеты.
– Он рассуждает как школяр. Мало разбирается в экономике. Возможно, ваше хозяйство он знает, но необходимо же иметь более широкий кругозор. Трудно с ним будет. Трудно. Явно ведь полжизни просто по крышам, от полиции скрывался, как гангстер. Экономические вопросы требуют других людей.
Пронин не удержался:
– Других гангстеров?
Хуммер сохранил самый серьезный,
– Может, и так. Но других. Совсем других. А этого Цюрупу мы просто не знаем. Я запрошу своих друзей в Штатах, возможно, там найдутся люди, которые знакомы с ним чуточку теснее…
Московские котлеты с картофельным пюре и помидором Хуммера не разочаровали. Глаза его повеселели.
– А как поживает мой советский друг Цицероне?
Пронин не знал, как отреагировать на эту шутку. Уж не Троцкого ли – видного оратора – имеет в виду Хуммер?
– Не поняли? – Хуммер поглядел на него торжествующе. – А я имею в виду товарища Чичерина. По-итальянски – Цицероне. Замечательный человек! Мой давний приятель. Можно сказать, старший товарищ и наставник. Время еще не позднее – вы не могли бы устроить мне встречу с ним? Если он, конечно, не в отъезде.
– Я постараюсь. Пронин немного смутился, что не сразу понял, о ком идет речь. Значит, Чичерин. Кстати, давний враг Троцкого. Что же их может объединять с Хуммером? Или американец, как водится, не кладет все яйца в одну корзину?
Пронин откланялся, из спецномера в «Национале» позвонил в наркоминдел.
– Товарищ Пронин? Да, меня предупреждали о вашем возможном звонке, – писклявым тенорком ответил секретарь наркома. – Вам повезло. Товарищ Чичерин как раз в своем кабинете. Работает над статьей. Оставайтесь на связи, я доложу в течение минуты и тут же сообщу вам ответ.
Это была действительно удача! Пронин знал, что Чичерин – человек творческий – ведет весьма вольный образ жизни, и нередко даже Ленину бывает непросто найти своего наркома. А вот и вторая удача. Через две минуты в трубке раздался легко узнаваемый голос Чичерина, аккуратно произносившего каждый звук – как для стенографистки.
– Я вас слушаю, товарищ Пронин. Как вас по батюшке?
– Иван Николаевич.
– Отлично. А меня называйте Георгием Васильевичем. Без чинов, пожалуйста. Мы трудимся в родственных службах. – Чичерин хохотнул.
– Я сопровождаю Арнольда Хуммера, американского бизнесмена.
– Это мой добрый друг! – тут же перебил Пронина нарком. – Очень рад, что он в России. Замечательная новость, Иван Николаевич!
– Товарищ Хуммер хотел бы сегодня встретиться с вами. Это возможно?
– Конечно, возможно! И даже необходимо. – Чичерин несколько секунд подумал, а потом назначил время и место встречи. – Поварская, дом 4, квартира 11. Приватная квартира для тихих приемов. Я буду ждать вас там с 20 часов. Арнольду удобно?
– Уверен, что удобно.
– Жду, жду вас, дорогие друзья.
Хуммер заметно обрадовался тому, что встреча состоится так быстро. Он переодел рубашку, накинул на руку плащ – и к назначенному времени они поехали на Поварскую.
И здесь впору сказать несколько слов о водителе, которого «прикрепили» к Пронину и Хуммеру. Это был легендарный Василий Васильевич Коробейников. Один из первых русских автолюбителей. Когда-то он не только водил, но и конструировал автомобили, которые демонстрировались на Нижегородской ярмарке. Там же он развлекал почтеннейшую публику, катая желающих по крутым пригоркам. Плечистого, обаятельного шофера приметила императрица Александра Федоровна. А что? Он был сыном трактирного полового из Ярославля, православным. Не злоупотреблял водочкой, не курил. Так его взяли на службу в гараж ее величества. Скромный мастер стал московским водителем императрицы. Должность завидная! Но в февральскую революцию Коробейников сразу вышел на демонстрацию с красным бантом – и стал возить министра временного правительства, лидера октябристов Гучкова. Когда большевикам удалось захватить
Коробейников остановился перед массивным доходным домом, сохранившим прежнюю респектабельность. Швейцар у входа, ковровые дорожки… Даже витиеватые фонари вовсю горели – в отличие от многих своих московских собратьев.
Швейцар отдал честь Пронину. За чекистом в дом последовал и Хуммер. В подъезде он сказал с усмешкой:
– Странное местечко.
– Почему?
– Запах… Такой запах я встречах в некоторых домах Нью-Йорка и Бостона.
Пронин принюхался: пахло дорогим трубочным табаком и еще чем-то сладким, отдаленно напоминавшим ладан.
В огромном холле – ни души. Горели две люстры и торшер. Ковровую дорожку явно не так давно аккуратно чистили. Все честь по чести, только странно, что людей не было. И тишина – мертвая. Куда идти? Две лестницы вели на второй этаж и в подвал.
Все богато, шик-блеск, подозрения вызывает только тишина. Не мог Чичерин пригласить своего приятеля в пустой дом. И этот запах курений – как в греческом святилище, о которых Пронин где-то читал. Греки… В голове сразу выстроилась цепочка ассоциаций. В античные времена они увлекались противоестественными отношениями между мужчинами. Следы этих странных для Пронина традиций сохранились даже в мифах, которые собрал и перевел на русский язык наш профессор Николай Кун. Пронин читал эту увлекательную книжку. Это первая ассоциация. А вторая – наш дорогой товарищ Чичерин. Ему тоже свойствен этот грешок. Георгий Васильевич даже боролся со своими страстями. Год назад его лечили от мужеложества электричеством – в Германии. С ним работали психологи. Пронин знал об этом, как и все чекисты. Его товарищи обеспечивали безопасность Чичерина в Берлине и Гамбурге. Но говорят, что из этой затеи ничего не получилось. Влечение к мужчинам (в особенности – молодым и субтильным) у него не прошло. Только на некоторое время Чичерин успокоился из-за переутомления, связанного с лечением. А потом прошло полгода – и он взялся за свое.
Ленин и Ногин часто ворчали, что Георгий Васильевич набрал себе штат секретарей из ничего не понимавших смазливых юношей с тоненькими шеями и голосами. И баловал их премиями, отличными пайками, отрезами для костюмов. Если бы не дипломатические таланты Чичерина – Ленин давно бы погнал его из Совнаркома. И Сталин, человек консервативных убеждений, возглавлявший партийный аппарат, не заступился бы за мужеложца. Но – Чичерин был профессионалом высшей марки. Отлично знал многих дипломатов в мире, а особенно гордился особыми отношениями с Германией и странами Востока – весьма перспективными для советской политики. Ленин прощал ему эту порочную страсть, считал, что она не перевешивает того полезного, что было и есть в Чичерине. Он был настоящим гуру международной политики. К тому же, Чичерин после революции на опасных поворотах не раз доказал свою верность большевистской партии, хотя до 1917 года не считался верным ленинцем…
Пронин знал и другое: мужеложство – не единственная и, может быть, не главная страсть товарища Чичерина. Он слыл тонкой творческой натурой. Прекрасно разбирался в живописи, в кулинарии, был одним из лучших в Европе музыковедов, специалистов по Моцарту. Он и сам недурно играл на фортепьяно, отдавая предпочтение произведениям своего кумира – великого австрийца, о котором, кажется, знал все. Причем, он ухитрялся связывать гений Моцарта с марксизмом, с борьбой за освобождение труда. И Ленин, и Луначарский ценили эти необыкновенные способности Чичерина. Но где он прятался в этом огромном доме?