Меч и его палач
Шрифт:
– Лист Мебиуса, заморская и забугорная игрушка для умных мальчиков, – вступает со своей репликой Сейфулла. – Каждый из обоих миров занимает одну скрученную поверхность.
– Только в том месте, рядом с которым находится Вольный Дом, существует перешеек, который соединяет их оба: Рутен и Виртдом. Так называемый Мост через Тёмную Реку. И его очень трудно держать, – непреклонно продолжает Филипп.
– Что такое Рутен и в чем его тайна? – перебиваю я.
– Рутен – огромная земля, откуда я родом, – отвечает Филипп. – И откуда к вам пришел муж сэнии Марджан, чтобы увести ее с собой.
– Она говорила, что рутенок вообще выбирают… – пробормотал я.
– Скондок, – тихо сказал Филипп. – Тех жительниц Вирта, что раньше, до нее, нарочито попадали под меч к тебе подобным. Ее сестер. Неужели ты думаешь, что я взял бы на себя труд рассеять твои предрассудки?
– Они как, – сказал я, – все уходили через перешеек умирать в Рутен, а мне и невдомек? Да что такое тогда моя земля?
– Книга, – отозвался Филипп. – Понимаешь, один рутенский лоботряс зрелых лет на досуге расстарался и сочинил сказочку. Густо нафаршировал ее теми рутенскими подробностями, которые ему показались завлекательными, трогательными, страшными, потешными… Всякими вперемешку, без особого смысла, но зато с радостью. Приправил ее перцем своей неуемной фантазии. Добился того, чтобы ее издали – напечатали с пластин не очень большим тиражом. Черт, да все ваши княжества умещаются меж двух картонных обложек!
– По обывательской логике, – сказала Стелламарис, – это ваш Вирт должен бы зависеть от моей рутенской вселенной, а не наоборот.
– А получилось именно наоборот, – кивнул Филипп. – Виртдом – мирок, насквозь пронизанный большим миром, – стал на него влиять, и чем дальше – тем больше. Чем чаще у нас читают мою книжку, чем больше в нее играют, тем крепче стоит Рутенская земля. Более того: рутенские читатели Виртдома и есть те, кто попадает сюда с дарами нашей грешной планеты.
– Планеты? – повторил я. – Это одна из маленьких холодных звезд, о которых говорил Туфейлиус?
– Ну да, – ответил тот, – только не на нашем небосводе. Это тебе неважно. Главное, что для существования порождающего мира теперь нужны силы и кровь мира, им порожденного.
– Госпожа Крови, – пробормотал я, – Вот оно как.
– Марджи не могла зачать ни от мужа, ни от какого-либо другого жителя ни Рутена, ни даже Виртдома, – сказал Филипп. – Но хотела. Это казалось безумием, но и вся история с книгой была тем самым. Связать миры кровью и плотью, алой водой и белым семенем. Так она говорила.
– То есть… Вот именно затем ты меня и подставил, да?
Я вскочил, но не рассчитал тяжести своих золотых цепей и позорно плюхнулся назад. Хорошо, что не вперед, прямо на мою глупую рожу…
– Он искал тебя, чтобы забрать двуличневую мантию для твоего сына, – проговорил наш скондский выборный король, и я впервые услышал его истинный голос: резкий хрипловатый баритон. – Потому что мантия должна была попасть именно к сыну. Марджан решила иначе – у нее было какое-то особенное чутье, рутенцы называют это интуицией. Окольный путь, что приводит к цели быстрее прямого. Успешнее,
– А я…
– Каждый из нас должен исчерпать себя до конца, – продолжил он с прежней интонацией. – С любой, пусть самой невыигрышной позиции, – подняться до своего личного неба.
– Ну да. Моё, похоже, не выше вробургского эшафота, – пробурчал я, отчего-то слегка успокоившись.
– О. Так что, похоже, врачу не нравятся его лекарства, сынок? – спросил король.
– Так я и не лекарь, а фармацевт. Что пропишут, то и выдаю в лучшем виде… батюшка, – ответил я.
Потому что передо мной был Готлиб из Бремена. Мой родной пропавший отец.
– Не батюшка, – ответил он. – Дед. Прадед даже.
Этого было уже слишком. Вся маково-конопляная дурь враз с меня соскочила, если и была.
– Ты что, до сих пор не догадался, что Ортос – твой родной сын? – спросил он.
– Да об этом все знали, клянусь своими печенками, кроме него! – рассмеялся Филипп. – Все, вплоть до его прелестной жены…
– Кстати, не беспокойся о ней, Хельмут, – Стелламарис приподнялась со своего места. – Мы ей кое-что объясним, кое о чем умолчим. Арман уже берет ее с матерью в свой харам, чем-то вроде почетных нянек или уважаемых родственниц. И очень состоятельных родственниц, кстати.
– В общем, тебе вообще теперь ни о чем не след беспокоиться, кроме твоей славной и приличной случаю кончины, – подытожил мой Торригаль.
Ну разумеется, вот кто до меня дорвался…
– Последнее желание у тебя имеется? – вздохнув, спросил отец. – Или вопросы какие-нибудь?
– Как не быть, – сказал я с гаерским тоном. – Во-первых, я как-то не ожидал, что простой палач, будь он хоть трижды во дворянстве, так возвысится.
– Представь себе, я тоже, – усмехнулся Готлиб себе в бородку. – Хотя Сконд – страна, где всё наоборот по сравнению с другими. Я был уважаем, мне удалось сотворить много доброго, пока я был главой столичных охранников, распорядителем золота, земель и крепостей – так отчего же им всем не поднять меня еще на ступеньку?
– А больше я ничего не желаю, – заявил я. – Вот только…
Что-то крупнее меня самого снова подступило к горлу.
– Мне хотелось бы увидеть море.
– Туда добираться дней двадцать, однако… – с сомнением произнес кардинал. – Хотя что за жизнь у человека, если он в ней хоть разок не повидал опрокинутых наземь небес!
– У нас есть эти дни? – спросил Туфейлиус. – Я думал…
– Какие дни, когда я за два часа это спроворю, господа и дамочки! – воскликнул Филипп. – В обе стороны, если надо. И никто не заметит ничего странного, зуб даю.
– В самом деле, на сегодня обещали эту… плотную зимнюю облачность, – ответил Сейфулла. – Как, Рабиа, по-твоему, – выйдет? Дама Марион? Вы, Звездочка наша ясная?
Они кивнули.
– Ну, а у мужчин я и спрашиваться не буду, – сказал Филипп. – Так что пошли, Хельмут. Цепи с тебя я сниму, сдвоенный меч понесешь, пожалуй, сам, а мантией либо сейчас накроешься, либо попозже.
– Уж очень лихо ты распорядился, старый знакомец, – ответил я иронически. – Может статься, и ты тоже король?