Меч и его палач

Мудрая Татьяна

Впрочем, Арман впопыхах черкнул, что он возвращается. И Сейфулла с ним. И Рабиа.

И герой осады Вробурга Йохан Дарк дю Ли.

Незадолго до прибытия наших пахарей железной нивы я вернулся домой пополуночи: Ортик попросил сводить его к моему знакомому кузнецу, славному оружейному мастеру, а тот без рекомендации не одних сопляков-мальчишек к мехам и горну не подпускает, а и кого постарше. Ну и засиделись за разговорами.

В моей части дома – мужской, парадной, – все спали. Прислуга женской половины – из-за жены я нанял бодрую старуху, вдову

солдата, и двух девочек-подростков, помогать по хозяйству старшим дамам – меня не встретила. Я разрешил всем им ночевать у них дома, так что не удивился, когда они воспользовались своим правом. Только постучал. И сразу услышал некое шевеление за толстыми дверьми, что отгораживали меня от Захиры.

– Входи, Хельмут, – услышал я глуховатый и почти знакомый голос. – Гостем будешь. Надеюсь, нам с тобой делить нечего, тезка?

Я распахнул створки настежь.

…Две женские фигуры сидят на обитой бархатом скамье, полуобнявшись: моя Китана и рыжеволосая франзонская ведьма в долгой вышитой рубахе и кожаных сандалиях. Напротив, скрестив ноги, – блестящий скондский вельможа с широким воинским браслетом из кожи гигантской акулы на левой руке: на таких шипы полируют лишь для виду, оставляя белейшие острия как защиту и дополнительное оружие. Отчего-то я не замечаю ничего, кроме этого зловещего украшения.

– Зря ты оставил Захиру на попечение одних слуг в такое неспокойное время, – выговаривает мне Торригаль.

– Что-то случилось? – еле выговариваю я.

– Да нет, – он усмехнулся. – Могло случиться, однако.

– Тогда чем обязан?

– Хельмут, – ответила вместо него моя жена, – не взводи на него моей вины, прошу тебя. Сначала Стелламарис попросила беседы, а они же порознь не ходят, твои… половинки живого меча.

Она говорит так спокойно, будто давно знает один из важнейших моих секретов. А почему я считал иначе?

– Хельм так хорошо говорил об этом… исподе их страны. Ты не слышал? О великом рутенском городе под названием Пари, который превратился в свой собственный отблеск.

Я не понимал.

– Вот у вас, вестфольдцев, как считается, куда идут герои после гибели? Помнишь мифологию?

– В Хеоли, – машинально ответил я. – Сражаться заново, переигрывая лучшие из своих сражений.

– Угу, как бывалые шахматисты, – улыбнулась Стелла. – Игроки в шахтрандж, я имею в виду. А рутенцы уж не знаю я, во что верят, но кое-кто в посмертии вовсю гуляет по парижским бульварам. Это такие широкие улицы, все в цветочных клумбах и фонтанах.

Ох, ну на что мне это сдалось – внимать этой болтовне!

– Не сердись, брат, – сказал Торригаль. – Просто мы хотели… ну, утешить вас самую малость. И заодно посмотреть, всё ли в порядке у твоей живой драгоценности. До скорого!

Уже когда они со Стелламарис бесследно исчезают, – по всей видимости, уходя обратно в клинок, – я запоздало удивляюсь, что они нисколько не постарели. Хотя чему тут удивляться на фоне прочих чудес? Стальные же люди…

А на следующий день

пять сотен невредимых и легко раненных триумфаторов дошли, наконец до столицы. Прочие ехали в обозе.

Они ехали верхами по главной улице во всю ее ширину, по десятку в ряд. Те, кто как в тесной раковине, зажал осаждающие Вробург войска и сквозь их ряды проник внутрь. Те, чьими руками был укрощен младший Оттокар и старший сын Оттокара-отца, погибшего в одной из бестолковых вылазок. Те, кто, в конечном счете, посадил на франзонский трон Рацибора Вробургского. В парадной и все-таки порядком измочаленной одежде. И у каждого повод заткнут за пояс, а в руках – простой деревянный ларец, ковчежец – есть разные слова для вместилища пригоршни праха, которую берут с погребального костра, дабы развеять на родном ветру.

Сейфулла и Рабиа. Брат и Сестра Чистоты едут бок о бок и лишь вдвоем. Мы уже знали, что это их обоюдными стараниями и благодаря их донесениям был заключен мирный договор между наследниками Ястреба. Они едут бок о бок, Сейфулла в темном обмоте, рубахе и шальварах, Рабиа одета почти так же, но конец чалмы плотно закрывает рот и нос, как будто к сладким ароматам яблок и зрелой айвы примешалось трупное зловоние, а дым от горящей листвы смешан с пороховым смрадом.

А позади супругов и перед обозными фурами – трое. Тоже в ряд и на конях – безупречной вороной масти.

Сильно постаревший кардинал Его Преосвященство Хосеф.

Его сиятельная подруга Марион, в пурпуре и синеве.

Арман Шпинель де Лорм Ал-Фрайби, их сын. Враз постарел, осунулся, но хотя бы по видимости не сильно изранен.

А в руках Марион богато изукрашенная дарохранительница в виде выпуклого солнечного диска с лучами – в такие помещают нетленные останки святых.

Йоханна Вробургская.

Не нужно спрашивать, не стоит прилагать усилий, чтобы догадаться – написанная на лбу судьба нашла свою возлюбленную цель.

…Я бродил по окрестностям, пока не настало то тревожное время меж волка и собаки, о котором меня предупредил мой живой клинок в двух лицах. И лишь тогда вернулся домой.

Там снова было людное сборище – причем уже на моей половине, куда я допускал Захиру лишь в крайнем случае. После женской уборки ничего не найдешь – это прописная истина…

Но они не убирались, не ели и не пили – они, в темно-синем трауре, читали новены по усопшим. Как нохри, так и иллами.

И вокруг дарохранительницы.

При виде меня действо прервалось с такой готовностью, что я понял: меня как раз и ждали, а молитвы прочтут и потом, и еще потом не единожды…

Моя Захира, конечно. Милый мой старенький Грегор. Кардинал, его подруга, их сын, Туфейлиус и Рабиа. Я буду седьмой.

Хельмут, – сказал Арман, чуть подергивая щекой. – Знаешь, вробургские стены меня таки настигли. Как вон и ее – костер.

– Видно, правду говорила твоя сестра, что ей это на роду написано… – пробормотал я. – Но ведь не на ведьминском же костре. Правда?