Мечь и перо (Часть 1)
Шрифт:
Слава аллаху, что среди нашей знати немного таких непокорных, как ты. Сегодня же велю написать письмо твоим дядьям. Твоя деятельность в Аране может стать причиной позора почитаемого рода. Теперь ступай. Но я не разрешаю тебе уезжать из Арана.
– Эмир обернулся к Хюсамеддину: - Будете следить за ним, а сейчас отпустить домой!
Гатиба в восторге обняла отца.
Низами вывели в одну дверь; а в другую - ввели Фахреддина.
Когда Ильяс вышел из дворца, город уже был погружен в ночь. Вдруг он
– Ильяс, тебя отпустили?!
Поэт остановился. Голос был знакомый. Взволнованно заколотилось сердце. Ильяс узнал голос своей юной возлюбленной Рены.
Молодые люди бросились друг к другу.
– Ильяс, тебя отпустили?!
– повторила Рена.
– Как видишь, отпустили, моя любимая, моя нежная. Отпустили. Не печалься, моя красавица.
Рена прижалась к груди Ильяса и заплакала. Он поцеловал ее волосы.
– Пошли, Рена, не бойся. Они ничего не сделают мне. Они бессильны!
ВЕСНА
Весеннее солнце окунало свои золотистые пряди-лучи в крутые волны Гянджаччая. Белоснежные, будто из ваты, облака, плывущие по бездонному небу, чуть подбеливали, словно припудривали зардевшие щеки майских роз. Милая природа северной Мидии31 заканчивала свой туалет, облачалась в изумрудный, с пестрой отделкой, наряд. Сады и леса преобразились.
Свежий ветерок, дующий из-за горы Кяпаз, гнал и гнал игривые облачка к лесному массиву вокруг деревни Ханегах, и вековые сосны тяжело склоняли свои головы.
Полчаса назад прекратился ливень, и теперь пашни, леса, сады и виноградники, омытые дождем, дышали свежестью.
Гроздья сирени обсыхали, рассыпав свои растрепанные косы по зеленым ветвям; велеречивые соловьи ласкались к розам, стирая с их алых щек росинки слез; маки тянулись к солнцу раскрывшимися бутонами-бокалами, будто провозглашали тост за царство весны; нарциссы ликовали, утирая с глаз слезы радости, лишь одни фиалки стояли задумчивые, склонив набок головки.
Певуньи-куропатки восторженным гимном приветствовали молодого поэта, вышедшего на прогулку в прибрежную рощу.
Сегодня, как обычно, выйдя из дому, Ильяс направился к берегу Гянджачая. Он ежедневно бродил тут по садам и виноградникам, встречался с поэтами.
Ильяс шагал к реке, а толпы гянджинцев направлялись в мечеть, чтобы услышать новый фирман халифа об утверждении Джахана-Пехлевана Мухаммеда на посту атабека.
У Ильяса не было желания слушать этот фирман. Двигаясь наперекор людскому потоку, он миновал квартал Мас'удийе и вдоль кладбища "Чобанлар-кебристаны"32 спустился к реке. Так как гянджинцы находились в мечети, на берегу Гянджачая было немноголюдно.
Ильяс огляделся по.сторонам и вслух сказал:
– Как хорошо! Здесь можно свободно размышлять. Здесь
Он подошел к своему обычному месту, сел на поваленный ствол ивы. Несмотря на пустынность рощи, он не чувствовал себя спокойно. Его томило предчувствие какой-то беды. Сегодня Ильясу все казалось странным и необычным. В пении соловья чудилась тревога. Он улавливал в его трелях жалостливые нотки, как если бы птица пела не от радости, а рассказывала о чем-то печальном.
"Поэтам дано лучше других понимать соловья", - подумал Ильяс, поднялся и начал внимательно осматривать все кругом.
Подойдя к кусту розы, на котором сидел соловей, он осторожно нагнулся и раздвинул ногой траву, - может, сейчас он узнает причину тревоги птицы? Молодому поэту не раз приходилось видеть змей, которые, свернувшись кольцом, лежали под кустами роз и вызывали беспокойство у птиц. Но на этот раз под кустом ничего не оказалось. А соловей продолжал свою тревожную песню.
Ветер подул сильнее. Ветки куста заколыхались, сплелись. Их острые колючки терзали нежные лепестки алой розы.
Увидев это, Ильяс протянул руку, отвел колючие ветки от цветка. Соловей, жалобно насвистывая, прыгал с ветки на ветку вокруг раненого цветка, а молодой человек стоял в стороне, наблюдал и думал: "Ну как можно не быть поэтом, живя в краю с такой удивительной природой!"
Вернувшись к поваленному стволу ивы, он сел и залюбовался стремительным течением Гянджачая.
Дождь продолжался два дня, поэтому река была бурной и многоводной. Ильяс смотрел, как крестьяне деревень Абубекр, Базарджук и Исфаган, раздевшись до пояса, пытались перейти реку вброд. Но мысли поэта были заняты другим.
Его волновала пробудившаяся весенняя природа. Он думал о поэзии скрытой в ней. Всякий раз, приходя в ивовую рощу, это волшебное царство прекрасного, Ильяс забывал обо всем на свете, его охватывал порыв творческого вдохновения. Вот и сейчас, сунув руку за пазуху, он достал тетрадь, вынул из сумки, висящей на поясе, калемдан33 и положил его рядом на камень. Из переполненного чувствами сердца на бумагу полились стихи, восхваляющие весеннюю природу.
На берегу Гянджачая сделалось многолюднее. Гуляющие обращали внимание на поэта; проходя мимо, заглядывали в его тетрадь. Это мешало Ильясу. Наконец он захлопнул ее и снова спрятал за пазуху, а калемдан положил в сумку на поясе.
Ильяс не позволял заглядывать в свою тетрадь, когда работал, и не любил читать неоконченные стихи.
Подошли поэты Камаледдин и Захир Балхи, поздоровались, пожали Ильясу руку.
– Ты, кажется, что-то писал?
– спросил Захир.
– Так, одно стихотворение. Но не докончил. Не люблю обсуждать незавершенные вещи.