Меч истины
Шрифт:
Воину не пристало плакать. Но человек всегда плачет при рождении. А рождение всегда происходит в муках. В ту ночь я рождался снова…
*
Я ещё пытался спешить, хотя спешить было уже некуда. Но в полдень конь захромал, мне пришлось пойти пешком. Он ступал медленно, я и сам не очень твёрдо стоял на ногах. Ещё сутки прочь! Я давно был не властен над событиями. Они властвовали надо мной.
В городе не было признаков смятения или горя. Но охранники на воротах салютовали мне мечами. Что означали
– Это ты Меч Истины по имени Лугий?
Меня окликнул высокий парень с очень красивым и странным лицом. Не местный. Кажется, в Танаисе я знал уже всех. Он выглядел воином, был верхом на нескладной лошадёнке, и на бедре его красовался меч. Зачем он окликнул меня? Я заглянул в тёмные глаза, странно оттянутые к вискам – и понял его до самых пяток. Задира. Из тех, кому нравится противостоять и сражаться. Кто видит смысл в том, чтобы обращать на себя внимание. Неважно, какое, лишь бы заметили. Кто ставит превыше всего честь, а честь для него – всего лишь отражение собственной спеси. Словом, я сам, каким был совсем недавно.
Он ждал ответа слишком долго, и на лице появилась нехорошая усмешка. Думал ли, что я струшу? Или отвечу на вызов, если он решит его бросить? Он ничего в этой жизни не понимал. Но жизни это безразлично, она любого научит!
…Что там было, на Мёртвом Танаисе? Придётся ещё остальную шайку ловить. Уцелел ли стратег, или мне снова снимать с деревьев останки? Ладно, это всё потом. Что сейчас?
– Да. Я Меч Истины Лугий. И я иду к себе домой.
Комментарий к СЛЕД НА ПЕСКЕ (Лугий)
Песня Лугия принадлежит перу моего соавтора Ty-Rexа.
========== СЛЕД НА ПЕСКЕ (Жданка) ==========
…и посадил Лучик-добрый молодец любимую на резвого Хорсова коня. И поскакал конь по горам и долам – туда, где стоял Лучиков дом, где молодым приготовлены были перины пуховые да покрывала шелковые…
Покрывала в этом доме не были шелковыми. Льняные, домотканые – Аяна ткала. Как у неё времени и сил хватало обихаживать троих мужиков? Ну да Смородина – баба крепкая. А другой подле них и делать нечего. Что ж я-то делать буду?
…примчал славную в терем, всю ночь целовал, миловал. А наутро, только вышел Лучик за порог, явилися к ней муки-мороки, ведьмы белые, да эдак молвили:
– Ты от нас отреклась, ласки-любви захотела. Быть по-твоему! А только малое время пройдёт, и заплатишь ты цену страшную. А какую – сама выберешь…
Помру я. Скоро уже. Потому выбрала цену счастью своему. Теперь же лишь вспоминать могу, как оно сталось со мной. Всё, как в сказке, да только много страшней.
Нет, не складывалась моя сказка наяву. Это прежде я грезила, что придёт мой певец – и всё враз станет красно да радостно. А пришёл – и радости хватило только на первых два шага. Не был он тем, о ком я дочке сказывала. А и знала ли, о ком? Мечты – создания глупые, хрупкие, крылышки у них стрекозьи, лапки муравьиные. Так и снуют муравьями, тяжести на себе перетаскивают, какие душе без них не снести.
Что я знала о жизни четыре года назад, когда он меня пожалел, мечтами наградил? Девка сопливая, несмышлёная. Меня Рейн с Тотилой жизни учили, от них я бежала, им смерти желала, у них силу подлым воровством отняла. Лучик ли мой ненаглядный мне поступки подсказывал? Да полно! Кабы он, про дела мои сведав, сам от меня не убежал, как от заразной. А и примет вдруг той, кем стала – сам он тем ли окажется, кто в мечтах моих жил, от лиха людского берёг? Мучилась вопросами, на правду взглянуть боялась.
А правда в том ещё была, что дивно он хорош, мой песенник. Так хорош, что девки в каждом селении от восторга косыми делались, подолы выше носа задрать норовили. Вот, и я так же. А ему-то оно столько девок на что? И добро б только девок - тут же и я со своим дитём.
И чем дальше ехали в мечту, тем сильнее страхи мои становились. Нужна ль я ему? Помнит ли ещё ту ночь под святыми ракитами?
Правду молвить, он тоже лишнего разу на меня не поглядел. За всю дорогу до Истрополя, а она неблизкой была. Смородина всё примечала, утешить захотела. И как-то подъехала ко мне поближе, разговор завела. Ехали мы степью, жаворонки пели. Покойно так. Мужики пеши были, отстали, о чём-то своём беседы ведя. Златка за спиной дремала, ухвативши меня за пояс.
– Ты лишнего-то не думай, - молвила черноглазая. – Рано думать да угадывать. Дай ему опомниться, в себя прийти. Жизнь заново строить – легко ли?
Я сказала, что должно нелегко. Она не отставала:
– Ты его другим знала. Да и он тебя знал другой. Как ещё срастётся? Не страшись!
Как же не страшись, когда оно страшно! Срастётся ли? Это ведь не рану заращивать, кость исцелять – два отдельных существа единым стать должны. Отняли у меня мечту, а что взамен?
– А ты как думала? – сверкнула глазами Смородина. – Чтобы двое вот так сблизились, оба наперёд в кровь ободраться должны. Чтобы каждая жилочка обнажилась, чтобы боль свою не унять без другого, вот только если вместе…
– У тебя, что ли так было?
– Даже хуже, чем так. Знаешь, наждачный камень, коим ножи точат? Я таким камнем старую шкуру соскабливала, чтобы научиться боль чуять заново. Ты ещё счастливая. Да и молодая.
Молодая! Кто бы на космы седые мои посмотрел! На руки иссохшие, на походку шаткую. Старуха, как есть. Смородина моложе гляделась, хоть по годам куда больше выходило. Только она на мои страдания лишь улыбнулась да повторила:
– Счастливая ты! Тебя ненависти обучить не смогли. А любовь будет ещё.
Мне и странно стало. Они с мужем оба спокойные, как море в погожий день. Где у них ненависти взяться? С чего? Нет, не всерьёз Смородина говорила, утешала – да плохо давалось. Не понять ей…
*
Много ли времени прошло, когда узнала я цену этому спокойствию, когда меня жизнь новым страхам научила?
Проезжали одно селение. Там покража случилась: унесли у девки прабабкино приданное, да перед самой свадьбой. А у них это позор великий, несмываемый – для той, что не уберегла. Так местные Мечей попросили вора найти. Визарий и взялся.