Меч истины
Шрифт:
– И тебе привет, Кратон. Значит, всё же ты? Ну, тогда, пожалуй, я знаю, в чём тут дело.
Он не спешил браться за свой короткий греческий меч, тоже был настроен поговорить.
– Скажи, если знаешь. Пока ещё можешь говорить.
– И то, поговорим, Кратон. Только ты ведь не Кратон, правда? Кратон давно в могиле спит. Если ты его схоронить потрудился. В Пантикапее, не иначе? В караване тебя не подозревали, так что племянник Леонтиска ещё раньше погиб.
– В Пантикапее. Мне далеко пришлось забраться, но дело того стоило. Похоронил, не сомневайся. Тогда ещё не время было
– Вот и я говорю. Как тебя на самом деле зовут? А, Скильдинг?
Линялый улыбнулся:
– Оно тебе важно?
– Ну, такой уж я любопытный.
– Любопытный, - кивнул он. – Даже очень. Только зачем зря воздух сотрясать? Покойники не болтливы. А ты ведь у нас покойник. И жена твоя душу усопшего вопросить не сможет.
– А ну как сможет?
Мы разговаривали, а тем временем безостановочно двигались посолонь. Он не давал приблизиться к себе на расстояние удара. Я же… нет, у меня были несколько иные мысли.
– Нет, Лугий, не сможет. И знаешь, почему? Потому что в это самое время мои сёстры режут на куски твою ведьму и ублюдка. Не надо было лезть в чужие дела. Сам виноват.
Он думал, что я кинусь после этих слов. Ишь его бандиты напряглись, тиская рукоятки мечей! Нет, время для удара ещё не пришло. И верить ему я пока погожу. И так слишком долго верил.
Ему не понравилась моя усмешка. Он продолжил меня распалять:
– Сейчас ты умрёшь здесь. Твоя жена умрёт там. А на Мёртвом Танаисе сдохнет стратег. Мои ребята ждут его с нетерпением.
– А он-то с чего? Вы ведь вроде друзья?
Линялый аж скрипнул зубами:
– Видал я таких друзей – на ветвях дубовых! Тоже чистоплюй, законник, мразь! Перед царём выслужиться захотел. Я делал, а он наверх карабкался. Попомнит теперь, тварь долговязая! Кикн ему быстро умереть не даст.
– А ты вернёшься в осиротевший Танаис и дашь ему мир и покой?
Вот теперь я всё понял до конца. Пусть сестренки лже-Кратона были сумасшедшими убийцами, сам-то он с головой крепко дружил. И в планах у него было много больше, чем месть за изгнание. Ну, да я умелец такие планы рушить.
Он хотел распалить меня, вместо этого распалился сам. Я же дивился на своё спокойствие. Если всё потеряно, что ещё терять? Двое из трёх бандитов теперь стояли лицом к утреннему солнцу. А день будет хороший. Пора…
Они не ожидали того, что произошло. Чтобы ждать, надо быть Визарием, который этому меня учил. Или Томбой, чьи племенные ухватки Длинный приставил к делу. Одному я сломал колено. Другого ребром ладони ударил по кадыку. Оба были живы - пока. Значит, и я был жив. Только теперь я достал меч.
Линялый Скильдинг был моего роста. Но он едва ли упражнялся каждый день с мечом. И его не жучили нещадно два бывших гладиатора. И он привык бить из-за угла. И никогда не стоял в битве один против десятка - там, где уже не имеет значение жизнь, а лишь количество тех, кого успеешь забрать с собой.
– Ты мне только одно скажи, - спросил напоследок я. – Всё понимаю. Но Петра вы зачем?
Он ухмыльнулся:
– Это Кикн, болван. Я сказал ему убрать светловолосого чужака. А монах вышел раньше тебя.
Ну, вот и всё, собственно. Во имя Справедливости… Сзади в траве захрипел
Короткий меч Кратона годился рубить в плотном строю. Но строя не было. И я прошёл его оборону, как воду. И перерезал ему горло от уха до уха.
Пока тело ещё билось в конвульсиях, смахнул голову придушенному бандиту. На беду себе он пытался встать. Охромевший встать не пытался, его я просто пригвоздил к земле. Во имя Справедливости… И упал рядом с ним на колени. И канул во тьму…
*
Сколько времени нужно, чтобы умереть три раза? Не так уж и много, если умираешь насовсем. Но если приходится возвращаться, это происходит гораздо дольше. Много больше того, что могло понадобиться двум мужеподобным девкам, чтобы убить ослабевшую женщину и ребёнка. Жданка боялась, она знала, что они придут…
Сознание возвращалось временами. Или мне только чудилась страшнейшая гроза, разразившаяся внезапно? Едва ли чудилась, потому что моя одежда промокла насквозь. Когда я окончательно пришёл в себя, стояли сумерки. Сомневаюсь, что это были сумерки того же дня. Покойники уже пахли, и на них ползали мухи. Я сам ползал, как муха, когда сталкивал их в овраг и подкапывал землю, чтобы обрушить её. Это отняло у меня слишком много сил. Мёртвые не кашляют, но Меч Истины – мертвец только временно, и я крепко простудился, пока лежал там без памяти. Начался сильный озноб, двигаться не было сил, я отъехал подальше в степь, расседлал коня, кинул наземь плащ и уснул.
И увидел странный сон. Это снова был я – и вроде не я. Седой и усталый, я шёл рядом с каким-то парнем по берегу моря, и ленивые волны лизали наши ноги, и смывали следы. Этот парень – кто он? Его облик менялся, я не успевал это понять. Порой он казался мне похожим на меня самого. Но потом оказывалось, что он высок и черноволос. Гаяр? А ещё позже он почему-то предстал передо мной в облике немого Гилла, только теперь Гилл был здоров, он говорил и смеялся.
А я – кем я был? Визарием? Но Визарий никогда не складывал песен. А во сне у меня рождалась новая песня, я очень хорошо слышал её.
Длинный говорил, что поэт во мне мудрее человека. Так ли это? Не знаю. Но в тот раз поэт рассказал мне нечто такое, чего наяву я пока не понимал. И лишь проснувшись и повторив все слова, вдруг понял…
Я понял, почему ты не хотел, чтобы я шёл за тобой! Почему никогда не говорил со мной об этом. Об этом невозможно рассказать. Это должно прийти само, пережиться – и остаться навсегда, потому что иначе просто не бывает. Это правда об одиночестве. Великом и печальном одиночестве человека, идущего об руку со смертью. «Со смертью, как и с женщиной, встречаются наедине…» Человека, который всё должен решать сам, потому что есть вещи, которые может исполнить только он. Я сердился, что тебя нет рядом. Но ведь это так. До глубоких седин, если мне посчастливится дожить, я буду идти один – и радоваться, если кто-то пристанет по дороге. И я буду очень любить его за то, что он разделит несколько шагов моего одиночества. Как ты любил меня… Ведь ты всё это знал, Визарий? Прости!..