Меч Тенгри (сборник)
Шрифт:
– Рана в области темени, – сказал следователь. – Словно кто-то его клюнул… Странно…
– Чтобы так клюнуть, нужен металлический клюв, – сказал другой и вошёл в здание. Какая-то сила повела меня за ним.
На пороге мы оба остановились. Полутёмное помещение выглядело так, словно здесь была ожесточённая схватка – стол и стулья были опрокинуты, в углах комнаты виднелись вырванные и скомканные страницы книг, разбросанных тут же. На полу – сплошное крошево из разбитых полумесяцев, звёзд, крестов. Отодвинув ногой треснувшую посередине жёлтую фигурку
– Музей, что ли, здесь был?
Я молча вышел из этого странного места. Надо было утешить сестру.
К вечеру обнаружилось, что бесследно исчезла жена Шавали.
…Дни повернули к осени. Вот и сегодня с утра зарядил дождь.
Он моросил и моросил. Шорох красно-жёлтых листьев рождал в душе какую-то грусть. После смерти Шавали я полностью взял на себя его обязанности по хозяйству. Теперь всем здесь управлял я. Кстати, я обнаружил в себе особый талант – умение подчиняться женщинам. Нужно меньше болтать и больше слушать, тогда и хозяевам угодить нетрудно… Ная и Гуля со мной считались.
Я люблю такие вот дождливые, словно набухшие влагой, осенние дни. Собрав опавшие листья, я развёл костёр. Дым, соединяясь с запахом дождя, приятно щекотал ноздри. Сестре, я знаю, тоже нравится костёр, дымящийся под осенней моросью. Огня не видно, а дым струится по всему саду!
Вот она и сама появилась с зонтиком в руках. Ей очень идут красная куртка и джинсы в обтяжку…
– Гули сегодня не будет, – сказала она. – А мы поедем на кладбище. – Перехватив мой вопросительный взгляд, добавила: – Позвонили друзья мужа, они установили надгробный камень. Надо поехать посмотреть.
Отбросив грабли, я пошёл в дом переодеться.
То, что Гули сегодня нет, довольно странно. Она здесь бывает каждый день, крутится вокруг Наи. Какая трогательная и горячая дружба.
В последний путь дядю провожали со всеми почестями. Хоронить приехали все, кто любил его. На кладбище я насчитал восемьдесят два автомобиля. Если бы дядя был жив, он гордился бы такими похоронами.
И могила его оказалась в очень удобном месте. Сразу от главного входа надо повернуть налево. Там рядами расположились безвременно ушедшие из жизни «братки».
Когда мы добрались до места, дождь ещё моросил. В воротах суетилась похоронная процессия из пяти-шести человек. Они увлечённо спорили: заносить тело вперёд головой или ногами? Вечно спорная тема для невежд…
Немного не доходя до могилы мужа, сестра вдруг остановилась как вкопанная. Я посмотрел вперёд и понял, что так сильно поразило Наю. Памятник был очень высокий. Он возвышался над соседними надгробьями на целую голову. А на скамейке возле памятника, похожая на взъерошенную птицу с опущенными крыльями, сидела… Гуля. Кажется, она беззвучно плакала.
По лицу сестры побежали красные пятна. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала, развернулась и скорым шагом бросилась обратно к выходу. Я догнал её и поднял над её головой зонтик.
Дождь
2005
Женщина
Ступая на самые кончики пальцев, он вышел в кабинет. Перед тем как прикрыть дверь, оглянулся и посмотрел в спальню. В свете уличного фонаря, в полумраке комнаты, едва угадывались силуэты предметов. На одной стороне широкой кровати, чуть слышно дыша, спала жена. На тумбочке, возле изголовья, в гранёном стакане покоилась её искусственная челюсть. Мужчине даже показалось, что он различает желтоватый цвет челюсти. Словно это осколок зуба мамонта, умершего миллион лет назад…
В кабинете он не стал зажигать свет. Здесь он может ходить с закрытыми глазами. Вот книжные стеллажи, протянувшиеся вдоль всей стены, письменный стол, кресло… телефон…
«Наверно, уже поздно, – подумал он. – Десять или… уже одиннадцать?» И всё же его указательный палец нервно пробежался по кнопкам. Длинные-длинные гудки.
А в ушах отдаётся: долго, долго, долго…
Он откинул со лба редкие седые волосы. Ладонь была мокрой.
Наконец в трубке послышался женский голос:
– Алло?!
– Венера.
– Кто это?
– Альберт. – Он попытался сглотнуть ком, вдруг образовавшийся в горле. Голос его прервался, но он с трудом взял себя в руки. – …Марленович. – Теперь голос окончательно вернулся к нему и звучал вполне бодро. – Венера, это я, Альберт Марленович… Ты прости, что беспокою так поздно.
Трубка молчала.
– Венера!
Где-то там, на другом конце города, женщина торопливо швырнула несколько фраз:
– Я же сказала вам! Не надо беспокоить меня ни поздно, ни рано. Неужели вы ничего не поняли?!
Короткие гудки, словно молоточки, застучали по мозгу. Альберт Марленович в замешательстве взял со стола очки и надел. С удивлением уставился на свои белевшие в полутьме пальцы, сжимавшие подлокотник кресла. Какая-то горячая волна внутри него пошла к голове, раздувая вены на шее.
Она… Она… За кого она его принимает? Его, Альберта Марленовича Нагаева! Профессора Нагаева! Кто она такая? Чтобы так бесцеремонно разговаривать с ним? Шлюха! Потаскуха…
До сих пор ни одна женщина не смела так грубо отвергать Альберта Марленовича.
«Наверно, это и есть старость… Неужели жизнь прошла?» – От этой мысли у него похолодело в груди. – Женщины – всё равно что кошки… Такое чувствуют сразу.
В животе снова образовалась горячая волна. Нет… Пока это ещё не волна, а словно комок огня… Сейчас от него начнут растекаться вверх волны. Не отдавая себе отчёта, Нагаев взял в руки ручку. Но вдруг – словно пчела его укусила – бросил ручку на стол. Ручка звонко щёлкнула, а толстое стекло, которым был покрыт стол, нежно звенькнуло.