Меч Тристана
Шрифт:
Изольда, кстати, вела себя тихонько. Обидных слов Тристану не говорила, провокационных вопросов не задавала, смотрела на него почти ласково, а на предложения позабавиться перед сном и даже на мимолетные ласки отвечала кокетливым хихиканьем и неизменным отказом от взаимных нежностей. Хитрая оказалась девица, ни разу не сказала ничего прямо, вела себя просто как внезапно повзрослевшая девушка: мол, я этими глупостями уже не интересуюсь. Что ты, Тристан? Поищи себе для подобных забав какую-нибудь юную потаскушку из простых крестьян.
А Молдагог не обманул надежд. Черный маг — он и есть черный маг. Отправил к Кехейку почтового голубя.
Приплыли ребята вовремя, свадьба состоялась, погуляли отлично. Тут бы и успокоиться всем и зажить по-людски. Да разве Тристан мог без Изольды? Страдал он еще сильнее прежнего, а пути к любимой больше не было — только смерть. Он это безо всяких подсказок из древних легенд понимал.
Потому, когда в злополучном колене проснулась давешняя боль, он не столько опечалился, сколько обрадовался: «Ну наконец-то! Вот оно и пришло. Теперь все сходится».
А что, что сходится-то? Чушь собачья.
Кстати о собаке. Луша теперь часто и подолгу выла, подходя к окну, смотрящему на море, и ничем невозможно было ее успокоить. Белорукая страшно раздражалась от этого тоскливого воя и иногда цедила сквозь зубы:
— Ох, отравлю когда-нибудь эту тварь пятнистую!
— Не посмеешь! — шипел Тристан.
И едва сдерживался, чтоб не добавить: «Я тогда тебя отравлю».
Но Изольда и сама понимала, что собаку свою муж любит сильнее, чем жену, а потому угрозы ее оставались обычной пустой болтовней.
Меж тем гадючий яд оказался крайне хитрым. Прибывший по случаю ирландский лекарь свидетельствовал: если укус так долго не давал о себе знать, значит, дело плохо, ибо яд уже распространился по всему телу, а свойства он имеет коварные и даже непредсказуемые.
— Может, это и не гадюка была, — предположил ирландский лекарь, — a serpenta victoria, то есть змея-победа. Так римляне звали крошечную черную гадину, от яда которой не спасался еще ни один человек. Правда, королева Айсидора знавала одно могучее средство от этой нечисти, так ведь месяц назад отдала несчастная Богу душу, других лечила, а себя не уберегла. Разве что дочь ее, королева корнуоллская, хранит семейный секрет.
Таким советом и завершил мудрый эринский медик свой печальный диагноз.
«Вот оно!» — еще раз воскликнул Тристан про себя.
Круг жизни его действительно замыкался. Логично, просто и страшно.
Но помирать вдруг совершенно расхотелось.
Снова призвал он Молдагога. И велел отправить весточку теперь уже Изольде. Но Молдагог расстроил своего патрона: нет у него больше почтового голубя.
— Как нет? Куда подевал?
— Вот так. Скушал я его. Вкусная птица голубь. Вот и собака твоя не даст соврать.
— Да ты с ума сошел, Молдагог, разве можно почтовых голубей жрать? Хоть бы меня спросил для начала. Этак ты скоро лучших жеребцов зажаривать начнешь.
— Боги прикажут — и начну, — невозмутимо ответил Молдагог. — А с голубями — это точно, полагается. После удачного полета голубя обязательно надо съесть, чтобы не искушать судьбу, а потом сразу выращивать нового.
— И сколько же времени его выращивают? — полюбопытствовал
— Месяца три, не меньше.
— Это много, — пригорюнился наш рыцарь. — Тогда ты сам поедешь в Корнуолл.
— Поеду, нет вопросов, — безропотно согласился великан.
— Вот и славно, — сказал Тристан, — сам-то я уже ни на что не годен. Еле ноги переставляю. А у тебя, хоть одна деревянная, а скачешь ты — дай Боже. Слушай теперь внимательно. Приедешь в Тинтайоль, назовешься шведским купцом, разыщешь барона Будинаса из Литана и передашь ему для королевы вот этот перстень, а на словах скажешь: мол, умирает Тристан, и только Изольда Белокурая может помочь ему. Слова наизусть выучи, но главное — перстень. Без него ничего не получится, так что береги, брат, как зеницу ока. Может, и к лучшему вышло, что голубя ты зажарил. Разве можно было птице такой ценный перстень доверить? Ну все. Поезжай. И последнее: если вернешься с Изольдой вместе, то, подплывая к берегам Арморики, поднимешь белый парус, а если не выйдет почему-нибудь, а не выйти может лишь по одной причине — если умрет она раньше меня, — так вот, если вернешься один, тогда поднимай над ладьею парус черного цвета. Я хочу знать о печальном исходе как можно раньше. Жить мне и так уже нелегко, а без Изольды и лишней минуты на этом свете мучиться не желаю.
И зачем он этот цирк с парусами придумал? Глупость ужасная! Хотя и красиво. Откуда он это взял? Ведь не сам же придумал. Точно вспомнить не удавалось, но, кажется, из Гомеровской «Одиссеи», что-то там у эллинского героя похожее было с Пенелопой. Ну да и пес с ними.
Болело теперь уже действительно не только колено, и вообще не колено. Болело все. Ему с каждым днем становилось труднее и труднее подниматься с постели. Тристан лежал, считал дни и все прикидывал, насколько быстро Молдагог сможет обернуться туда-сюда. Ведь еще Будинаса надо разыскать. Обязательно надо, кто же без Будинаса такую обезьяну ко двору пустит. И он все лежал и думал об этом, а дни проходили один за одним и уносили с собою здоровье.
Тристан лежал, считал дни и порою начинал бредить. Заходивший к нему Кехейк слышал, например, такие речи:
— Запомните! Ашамаз, сын Аша, отомстит убийце отца своего — Малому Тлябице, что означает по-нашему «лохмоногий», и похитит у него прекрасную Бедыху.
Кехейк иногда спрашивал:
— Про кого это ты? Какую такую бедыху?
И тогда Тристан еще невнятнее начинал объяснять, переходя порою на русский, чеченский и прочие совершенно незнакомые Кехейку наречия:
— Так ведь Бедыху же — вещунья, Бедыху — владычица подземного царства. Разве ты не знаешь? Но у чеченов она становится женою Созыроко… Или это, наоборот, у овсов — Созыроко, а у кабардинов — Сосруко, и это для него добывает жену Ецимей, сын Ецея, а Сосруко вместе с Несранжаке идет войною на Тлябицу… Вот шайтан! Ничего не помню. А какие красивые легенды!
Кехейк прикладывал ему ко лбу холодный платок, смоченный уксусом, и Тристан постепенно возвращался к реальности.
И вот однажды, это случилось утром, Изольда Белорукая сказала ему сердито:
— Плывет твой Молдагог, вижу в окошко.
— А ты откуда знаешь вообще про Молдагога?
— Я все знаю, дорогой мой, — с гордостью объявила обиженная жизнью жена. — Я подслушала тогда ваш разговор. И теперь про тебя знаю все.
— Ну и под каким же парусом плывет сюда ладья Молдагога? — спросил Тристан совершенно бесцветным голосом.