Меч войны

Картер Роберт

— Приветствую тебя, Махфуз. Как твоё здоровье?

— Превосходно. А как ты, брат мой?

— Очень хорошо, благодарю тебя. Мой отец ожидает меня?

— Конечно. Мы знали о твоём прибытии с тех пор, как ты разбил лагерь возле Чинглепута. Закусишь с дороги?

Мухаммед отпустил всадников, и, по его знаку, паланкин понесли по дороге, огибающей дворец, к его задней части, в женскую половину. Копья стражников раздвинулись, и они вошли в прохладную тень внутреннего двора.

Хэйден наклонил голову под аркой ворот, затем спешился.

— Тщательно осмотрите его, — приказал Махфуз стражникам.

Осмотр выявил скрытые пистолеты иноземца.

— Скажи ему, что он не может

пронести их, — сказал Махфуз брату. — Он должен их сдать.

Мухаммед не переводил, зная, что в этом не было необходимости. Посуровев, иностранец возразил:

— Эти пистолеты — моя собственность, и в наших обычаях — не оставлять оружие.

— Сожалею, но я должен настоять, чтобы вы сдали оружие.

— Значит, вы настаиваете, чтобы я доверился вам, когда сами отказываетесь доверять мне.

— В доме моего отца — да. Стражникам дан приказ разоружать каждого.

— Тогда я сам разоружу себя.

Иностранец покачал головой, вынул один пистолет и направил его вверх. Он разрядил его и затем сделал то же со вторым пистолетом.

Лошади во дворе испугались. Туча голубей поднялась с крыш, сопровождая хлопаньем крыльев затихающее эхо громких выстрелов. По приказу Махфуз Хана стражники схватили иностранца и повалили на землю.

«Интересно наблюдать их отсюда, — размышлял человек у окна с высеченной из мрамора решёткой. — Через верхнюю створку окна особенно хорошо видно, и иноземец, в согласии с принесённой Умаром вестью, оказался действительно самонадеянным и неловким сверх всякой меры».

— О, Махфуз, мой сын-первенец, — сказал он. — Тебе придётся научиться понимать европейский разум и мудро обращаться с ним, прежде чем я смогу позволить тебе управлять Карнатикой.

Эту мысль он высказал вслух, однако тихо и как бы про себя. В пышном зале за ним располагалась дюжина министров; все были в пределах слышимости, и каждый из них разобрал сказанное, но ни один не осмелился бы признать это, ибо он был Анвар уд-Дин Мухаммед, в своё время генерал на службе у низама, правящего Деканом, командующий двадцатью тысячами всадников в армии Великого Могола, а теперь — набоб Карнатики, фактически полноправный правитель этой страны, и его слово могло означать жизнь или смерть.

Он подозвал Умара, своего чапрази, или личного посланника.

— Мой сын и его гость подождут. Скажи ему, что у него достаточно времени, чтобы вымыться и одеться и удовлетворить голод, прежде чем я призову их. Невестку же мою пригласи сейчас. Это всё.

Когда его воля была исполнена, Анвар уд-Дин разгладил седеющую бороду. Это был пятидесятилетний, изящный человек, тонкий и стройный, с тонкими чертами и живыми, выразительными глазами. Всё в нём говорило о наличии незаурядного ума. Одет он был, как и все присутствовавшие, в джаму [50] , перехваченную в поясе кушаком — камебандом, таким, какой носил и Махфуз. Джама скреплялась на груди, у ключицы с одной стороны и под мышкой с другой; слева направо — у мусульман и справа налево — у индусов. Все мужчины имели кинжалы, большей частью богато украшенные драгоценными камнями, и длинные талвары на левом боку; но в то время как эфесы их талваров были утяжелены и разбалансированы золотом и драгоценными камнями, талвар Анвара уд-Дина был предназначен и готов для дела.

50

Джама — длинное одеяние у мусульман.

Диван-и-кхаз — зал личной аудиенции — был длинным и воздушным, построенным на двух уровнях. Одна из его стен была целиком сложена

из огромных плит красного песчаника и белого мрамора, прорезанных сквозными отверстиями, составляющими неповторимые узоры из шестиугольников, звёзд и треугольников, выточенных так тонко, что каждая плита была превращена в каменное кружево. Эти мраморные окна разбивали резкий наружный свет, превращая его в матовое свечение. Вдоль противоположной стены высокий сводчатый потолок поддерживался узорчатыми арками, опирающимися на стройные каменные колонны, за которыми находился малый внутренний двор, что позволяло прохладному бризу проникать в зал. Умар исчез из виду, и Анвар уд-Дин поблагодарил Аллаха за своего чапрази, который был не только чапрази, но иногда по значимости выше любого министра. Умар был непревзойдённым слугой, одним из тех редких людей, которые были одарены Богом. Он был великим мастером одной из древних наук — науки донесения до хозяина вести и распространения её в нужном для хозяина виде, науки гапы [51] , и был поэтому бесценным.

51

Гапа — сплетня, принесенная весть.

Гапа была драгоценной. Вся империя держалась на ней. Она была способна удовлетворять, умиротворять или приводить в ужас как высоких государственных лиц, так и обычных людей. Гапа могла развлекать, информировать и образовывать. Гапа являлась самым быстрым средством связи; она переносилась незамеченной, однако достигала всех со скоростью ветра и всегда основывалась на самых верных авторитетах. Никакой императорский фирман или декрет не обладал для людей таким авторитетом, как гапа. Она могла чудесным образом как пророчествовать, превозносить, так и поносить и разрушить созданную годами репутацию в один день.

Гапа наполняла пульс народа. Это была валюта могущественней любых денег. Она достигала каждого и, подобно деньгам, проходила через руки всех. Как и деньги, она могла быть медью, серебром или золотом. Она так же могла истрепаться или загрязниться, её можно было подпортить, измять, подделать или обменять на что-либо; но, в отличие от денег, её нельзя было скопить и припрятать, ибо гапа была живой и продолжала жить лишь до тех пор, пока была в обороте.

Умар принёс две вести, одну относительно рубина и вторую о том, что Абдул Масджид мёртв. Услышав об этом, Анвар уд-Дин сначала ужаснулся, что тайна стала широко известной, но Умар поднял костлявую руку, и его мертвенно-бледное лицо оживилось хитрой усмешкой.

Он сказал, что весть была получена прорицателем от одного солдата и была передана затем паломнику, который знал брамина, имевшего друга, прискакавшего из Чинглепута к своему брату, служившему в дворцовой охране, сообщившему это, в свою очередь, служанке одной леди, с которой Умар часто беседует.

Анвар уд-Дин терпеливо слушал то, что открывал ему чапрази, и наконец понял, что Абдул Масджид действительно мёртв. Рубин действительно доставлен, и, более того, он — в руках иноземца, того самого человека, который убил лидера телохранителей. Было также какое-то кораблекрушение, но детали об этом неизвестны.

— Корабль нашего государства тоже может пойти ко дну, — прошептал он Умару, опасаясь крушения своих планов. — Разве ты не понимаешь? Если о рубине узнают, мы потерпим крах!