Мечтай осторожнее
Шрифт:
С пустыми руками выпрямляюсь, захлопываю шкафчик под раковиной и озадаченно смотрю на Гейба.
— Какой еще… вазон?
— Стеклянный. Или керамический. Для цветов.
— Ах, ты хочешь сказать «ваза»?
— Нет, я хочу сказать «вазон».
Я смеюсь.
— Ну ты и упрямец.
— Сама такая.
— Я же Рыба. Мне положено быть упрямой, — говорю я самодовольно.
Кажется, его это забавляет.
— Вообще-то положено Тельцам. И ты говорила, что не веришь в астрологию.
Краснею.
— Не верю. Но в Англии говорят «ваза».
— А в
— Ты же сейчас в Англии! — упорствую я.
Не знаю, как так получилось, но между нами разгорелся самый настоящий спор, и я твердо намерена его выиграть.
— Ну и что. Я же американец.
— Ага, значит, будешь у нас тут называть шоссе — хайвеем, метро — подземкой, ночнушку — рубахой… — Что же еще, что же еще… О, нашла! — И вместо «перепихнуться» говорить «трахнуться»?
Ха! Получил? Теперь я точно его уела. В восторге от своей сообразительности, возобновляю поиски вазы.
Секунду он молчит. Затем:
— А вы что, «трахнуть» в другом смысле употребляете?
— Представь себе, — хохочу я. Наконец-то нашла какой-то старый кувшин.
— А если ты мне, к примеру, скажешь «трахни меня» — что мне нужно будет сделать?
— «Трахни меня»? — повторяю рассеянно. Гм… интересно, если запихнуть в этот кувшин дюжину роз, он устоит или опрокинется?.. Что он сказал?! Я каменею — точь-в-точь как герой мультика, который бежал, не замечая, что земля давно кончилась, а потом остановился, поглядел под ноги и с воплем ухнул в пропасть. Вот и я сейчас камнем улечу вниз. — Э-э… — На груди у меня выступают красные пятна, и я поплотнее запахиваю халат. Ладно тебе, Хизер, не будь смешной. Вы с ним взрослые люди, чего смущаться? — М-м-м… — Теряюсь окончательно.
Извините, не могу. Можете считать меня ханжой, но мы тут очень интимные вещи обсуждаем. Или нет?
— Ты вроде не договорила? — невинно интересуется Гейб.
Честно признаться, я ненавижу проигрывать, но в эту минуту, глядя в голубые глаза Гейба, увеличенные стеклами очков, не могу не пожелать, чтобы в этом споре я потерпела поражение.
— Нет, ничего. — И я меняю тему, стараясь скрыть свой конфуз: — Можно попросить об одолжении? Ты выше меня, загляни-ка вон туда... — Я вытягиваю руку в сторону шкафчика над плитой и… выбрасываю белый флаг: — Нет ли там вазона?
Силясь сдержать торжествующую ухмылку, Гейб привстает на цыпочки, но даже этого недостаточно при моих викторианских потолках высотой почти три с половиной метра, и в итоге он взбирается на стол. Погремев несколько минут посудой, достает пустую банку для спагетти.
— Пойдет?
Качаю головой:
— Слишком узкая.
Поставив банку обратно, он берет в руки стеклянный кувшин от кофеварки, которой я никогда не пользуюсь. Кстати, там где-то рядом должны быть еще блендер, мороженица, машина для попкорна и паста-машина, к которым я тоже не прикасаюсь.
— А это?
До хруста в позвонках вытягиваю шею.
— Нет, маловат.
Пожав плечами, он продолжает поиски.
— Это?
— Ух
В руках у него оранжевая пластиковая лейка, купленная в «Икее» несколько месяцев назад.
— Хотя нет… — Беру у него лейку и ставлю на стол. — Оранжевый и алый не сочетаются. И вообще, она слишком большая.
— И все тебе не так и не этак, — ворчит он.
Наблюдаю, как он шарит на шкафу, но вскоре у меня устает шея, я опускаю голову — и, естественно, упираюсь взглядом в его ноги. Я как-то прежде не замечала, что у Гейба красивые голени. Покрыты темным пушком и издали кажутся загорелыми, однако, если приглядеться — нагибаюсь так, что почти касаюсь их носом, — видно, что кожа усыпана мириадами крошечных веснушек; сливаясь друг с другом, они и порождают эффект загара. Все равно что приблизить лицо к телевизору и увидеть, как картинка распадается на малюсенькие точечки.
— Потрясно!
Размахивая какой-то пыльной штуковиной, Гейб глядит на меня через плечо.
— Смотри, что я…
Осознав, что практически сунула голову ему между ног, отпрыгиваю.
— …нашел.
Я, наверное, похожа на похотливую одинокую мадам, из тех, кто пристает к сантехникам, разносчикам пиццы и собственным жильцам. Приняв максимально отсутствующий вид, беру его находку — огромную, уродливую керамическую вазу, которую мне когда-то подарила Розмари. Глаза бы мои на нее не глядели. Но на безрыбье… что ж…
— Отлично, спасибо! — выдаю я радостно, а у самой от смущения уши горят. Ставлю вазу в раковину и притворяюсь, будто занята-занята-занята, — открываю воду, достаю из-под раковины желтые резиновые перчатки, лихорадочно вывожу на губке зеленые каракули жидкостью для мытья посуды…
— Слушай, давай я. На работу опоздаешь.
— Все нормально. Сегодня у меня выходной. — Остервенело намыливаю вазу.
— Клево, — бодро отзывается он.
Слава богу, наконец-то он уйдет. Но нет, продолжает болтаться по кухне у меня за спиной.
Краем глаза вижу, как он подходит к тостеру. Выуживает нечто обугленное и принимается задумчиво жевать, расхаживая взад-вперед.
— Кстати, насчет траханья… — как бы между прочим произносит он, остановившись у двери.
Замираю.
— Э-э… что?
Наши взгляды встречаются, и, когда я уже чувствую, что вот-вот сорвусь в бездну унижения, он подмигивает:
— Я прикалывался, не бери в голову.
Взяв пачку «Мальборо», он удаляется в садик выкурить утреннюю сигарету.
Этот спор я точно проиграла.
Глава 23
Ну и что дальше?
Я выбросила сломанные розы, остальные поставила в вазу и водрузила ее на подоконник, сделала себе еще чашку растворимого кофе и в качестве завтрака прикончила пакет лакричных подушечек. Сидя за столом на кухне, размышляю, как провести выходной. Обычно я люблю понежиться в постели до обеда, но благодаря своему новому будильнику — курьеру из цветочного магазина — я уже встала, и сна ни в одном глазу. Барабаню пальцами по кружке.
Придумала! Посмотрю-ка я телик!