Мёд для убожества. Бехровия. Том 1
Шрифт:
С вышки масел-троса меня тоже погнали в шею. Констебль в окошке прокричал что-то вроде: «Прочь, бродяга, пока в карцер не забрал». Я грозился помахать ему перед лицом корочкой цеховика… Но не учел, что цеховик я только на словах. Пришлось бежать.
Кое-как, по наитию я кочевал по линии масел-троса от одной вышки до другой. Разглядывал палаты купеческих гильдий и увеселительные заведения всех сортов. Одни хвастали пухлыми куполами, другие – кровлей, вздыбленной гармошкой, или резными коньками наверху. Но все как на подбор отличались пестрыми вывесками, будто норовя
Наконец я добрел до широченного, о гранитных опорах моста, протянутого над водой. Узкая полоса канала с гладью темной, что вороненый металл, резко обрубила парад питейных, борделей, лавок перекупщиков…
Перейдя мост, я вновь очутился меж зубцов прибехровских крыш.
А там уж по старой памяти разыскал скорбную развалину Хремовой кирхи. В обеденной зале трещал свежими поленьями очаг.
– Явился, – кивнула мне Табита, сгорбившаяся над кучей исписанных тетрадей. Рядом стояла вчерашняя бутылка виски, чуть поодаль – стопка пустых стаканов. – Садись, Бруг… – поморщившись, она ухмыльнулась злорадно. – Ух, ну и несёт же от тебя, гамон.
– С почином, – вежливо поздравил Строжка, как бы случайно поднеся к носу платок. Он сидел рядом с мастершей, окруженный компанией лекарских инструментов. Тут же стояла открытая бутылочка с прозрачной жидкостью; пахнуло спиртом. – Сталбыть, нелегонько пришлось-то?
– Дерьмово, – выдохнул я и плюхнулся на стул. – Слишком дерьмово для первого цехового поручения.
– А никто не обещал, что будет просто, ага, – Табита обнажила в полуулыбке широкие зубы. – Тебе налить, сынок?
– Лишним не будет, «тётя», – насмешливо проворчал я.
– На первый раз прощаю, но назовешь так снова, – Табита почесала бычью шею, – язык отрежу, ага? А пока угощайся.
Бутылка звякнула о стакан в руках мастерши, и Строжка пододвинул ко мне заслуженное спиртное. Виски приятно обжег горло. Алкоголь не из изысканных, но я с удовольствием перебил послевкусие шишиги. В желудке благодарно потеплело.
– Как Лих? – справился я.
– Дык легко отделался, – скрежетнул Строжка, натирая платком узкий, как перышко, нож. – Ногу-то спасли, скоро плясать будет, хе-хе. Стоит тебе, братец, должное отдать: без алемброта пришлось бы попотеть старику. Большая удача такой абсорбент заполучить. С ним-то семя шишигино быстро…
– Строжка, давай не за столом, – покосилась на него Табита.
– Да-да, – замялся тот. – В общем-то, всё в порядке, но покамест гуморы в порядок не придут, придется мальчику отлежаться. Если можно, братец Бруг, такой вопросец…
– Спрашивай, старик, – устало разрешил я.
– Про алемброт-то ты откуда прознал?
– Как он зовется, узнал в Эстуре, – признался я. – Там Алые колдуны кругленькую сумму за него отваливали. Я неделями не просыхал… Но, если ты о Глушоте, дома его лизали с перепою, – усмехнулся я, вспоминая славные деньки. – Мы его
– Познавательно, однако, – нахлобучив очки на крючковатый нос, Строжка вынул из штанов записную книжку и огрызок карандаша. Послюнявив кончик грифеля, дед принялся что-то сосредоточенно чиркать на полях.
Табита жестом дала мне знак, и я катнул ей пустой стакан. Вернула его она наполненным до половины – в отличие от своего, где виски опять плескался до краев.
– Стыдно признаться, Бруг, – облизав губы, она сделала крепкий глоток, – но ты, хоть и гамон, сегодня проявил себя молодцом. Не ожидала, ага.
– И что, даже не пожуришь молодца Бруга за ошейник? – прищурился я, отхлебывая из стакана.
– За то, что гремлинова поделка грязи боится? Не смеши, сынок, – скривилась мастерша. – Там, где ты ошейник оставил, ему самое место. Молодец ты потому, что Лиха не бросил. Поступил как настоящий цеховик, ага. Ой, можешь кривляться сколько угодно, но оно так: мы своих не бросаем.
– Ты даже не представляешь, как я рад за вашу маленькую дружную семейку, – иронично огрызнулся я и, отпив еще, погонял виски во рту. Язык, как ни странно, всё не мог забыть отвратного, с несвежей горчинкой, вкуса слизи. – Но мне бы мою Цепь, раз я такой умница. А то, знаешь ли, голыми руками с шишигами драться – не совсем мой конек.
– Не зарывайся, – Табита грозно сверкнула болотом глаз поверх полупустого стакана. – Моё признание твоих заслуг еще не означает, что я тебе доверяю. Это просто констатация факта, ага. Сегодня ты справился, но что будет завтра? Задушишь этой же цепочкой как последний гамон?
– Да не, подруга, – оскалившись, зло хохотнул я. – Она ведь лопнет на твоей шее!
– Ну и смелый же ты, сынок, – Табита угрожающе понизила голос, но во взгляде ее промелькнула искра веселья. – Когда-нибудь это сыграет с тобой плохую шутку, но пока… Вот, полюбуйся.
Табита потянулась вперед, навалившись на стол мощной грудью, и по дереву, испещренному короедом, скользнула маленькая книжечка. Когда та уж хотела пролететь мимо, я прихлопнул ее ладонью, точно неосторожную мышь. А когда поднял ладонь, брови мои поползли вверх.
Передо мной лежала небольшая, с красный документ Вилли Кибельпотта, книжица. Тонкая, в черной кожаной обложке с круглым оттиском – какая-то колючая башня на фоне очертаний гор.
– Познакомься, – со скучающим видом вставила Табита, – та дылда на гербе – это Глёдхенстаг. Даст Хрем, побываешь там, чтобы познакомиться с местными обитателями. Скажешь им «спасибо» за ошейник.
Обложка сочно хрустнула, добротная желтоватая бумага зашуршала, перевернувшись. На первой странице синела надпись: «Главное цеховое управление Бехровии», – а ниже, под заголовком «Догматы цехового братства» бесконечным списком уходили вниз нудные правила. Читать я их, конечно, не буду.
– Зря догмы пропускаешь, сынок, – усмехнулась в стакан мастерша. – Хорошо бы знать их, если встретишь ублюдков из Белого братства. Чтобы им самим напомнить.
– Мой талант в импровизации, – отмахнулся я, листая дальше.