Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
Я испытующе взглянул на нее.
— А как вы сами относитесь к такой перспективе?
— Я его не разочаровываю, — призналась она. — Пусть надеется, так он будет послушнее.
— А когда вы его обманете?
— Тогда я буду для него недосягаема, — жестко сказала она. — Он уже не сможет меня убить.
— Ну а если…
— Догадается? — Янковская улыбнулась. — Тогда…
Она щелкнула пальцами, и ее жест не оставлял никаких сомнений в том, что сама она не поколеблется пристрелить
Мы помолчали.
— Вы уверены, что все кончится успешно? — спросил я.
— Конечно, — сказала она без какого бы то ни было колебания. — Все предусмотрено.
Мне, пожалуй, не следовало бы присутствовать при расправе с Эдингером, но я хотел собственными глазами убедиться в том, что я и Железнов избавились от грозящей нам опасности.
— Я хотел бы это видеть, — сказал я.
— Не испугаетесь? — спросила она с легкой насмешкой.
— Нет, — сказал я. — Я не из пугливых.
— Вот это мне нравится, — одобрила она. — Вы входите во вкус нашей работы.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сначала мы смотрим, а потом начинаем действовать сами.
— А как же мне увидеть нашу работу?
— Вы можете сидеть в сквере и наблюдать издали, но как только все произойдет, сейчас же удаляйтесь. Никто не знает, что последует дальше.
Она передернула плечами.
— Дайте мне рюмку водки.
Все–таки она нервничала.
— До вечера, — сказала она на прощание. — Вечером я провожу вас в театр.
Она выпила водку и ушла. Да, все эти люди делали, в сущности, одно дело, служили одному хозяину, и в то же время как же они ненавидели друг друга!
Если бы не Железнов, мне было бы горазда тяжелее переносить постоянное общение с этими людьми и притворяться, что я один из них. Близость Железнова позволяла мне в самых тяжелых обстоятельствах не утрачивать чувства локтя. Еще до утреннего разговора с Янковской мы провели вместе с Железновым почти всю ночь.
Я рассказал ему о решении уничтожить Эдингера.
— Оно неплохо бы, — согласился Железнов и неуверенно усмехнулся. — Однако об этом придется доложить. Тут можно и напортачить.
Мы с тревогой спросили друг друга: даст ли наше начальство согласие на ликвидацию Эдингера, и захочет ли, в конце концов, и сумеет ли Смит устранить его — в какой–то степени от этого зависела наша судьба. Но не в характере Железнова было сидеть у моря и ждать погоды. Мы приступили к работе — следовало спешить, потому что, мы это чувствовали, над нами день ото дня сгущались тучи.
Мы держали перед собой адрес Озолса и просматривали открытку за открыткой. На открытках с цветами были цифры, и на открытках с видами Латвии были цифры, но адрес и цифры
Мы долго бились над расшифровкой этих цифр. Шифры в наше время стали очень сложны, и такой опытный работник разведки, каким являлся Блейк, должен был пользоваться самым изощренным шифром. Поэтому я не буду описывать наших попыток раскрыть тайну цифровых знаков Блейка, а только скажу, что, несмотря на все наши старания, мы так ничего и не добились.
Когда мы почти уже совсем отчаялись, на Железнова вдруг снизошло вдохновение, — он принялся пересматривать открытки не с той стороны, где пишется текст и где написаны были цифры, а с лицевой, где напечатаны были картинки; он взглядывал время от времени на адрес и всматривался в улицы, площади и здания, изображенные на открытках…
— Подожди–ка! — вдруг закричал он. — Эврика!
Он схватил адрес, прочел: «Мадона, Стрелниеку, 14», — потом подал открытку мне.
— Что здесь изображено? — спросил он.
На открытке виднелась какая–то провинциальная улица; я посмотрел на обратную сторону и прочел надпись: «Мадона, Стрелниеку».
Не был только указан номер дома, в котором жил Озолс…
Вместо того чтобы записать местожительство Озолса, дом засняли на почтовой открытке…
Незабудка жила на Стрелковой улице в Мадоне!
Оставалось только разгадать тайну цифр, но к утру мы не успели это сделать.
— Еще одна–две ночи, и все станет ясно, — сказал Железнов. — Если только раньше Эдингер или его преемник не отрубят нам головы.
Потом мы решили поспать хотя бы несколько часов, потом Марта позвала нас завтракать, потом пришла Янковская, и день завертелся обычным колесом.
Железнов с утра ушел из дома и вернулся только в сумерках. Я услышал на кухне его голос и пошел за ним, но не успел раскрыть рта, как Железнов оттопырил на руке большой палец: это без слов говорило, что все в порядке и что согласие на уничтожение Эдингера дано.
Мы с Железновым заранее решили, что на место происшествия пойду я: рисковать обоим не следовало.
Янковская появилась очень поздно, наступила уже ночь.
— Пойдем пешком, — сказала она. — Машина будет только мешать.
Мы не спеша дошли до дома, в котором жила госпожа Лебен. Везде было очень темно, редкие прохожие торопливо проходили мимо. Несколько наискось, шагах в двухстах от интересовавшего нас дома, находился сквер.
Мы сели на скамейку, Янковская положила мне на плечо руку. Нас можно было принять за влюбленную парочку.
— Это хоть и не кресло в партере, — сказала Янковская, — но отсюда все будет видно. Вы своими глазами убедитесь в том, что Эдингер больше не опасен.