Медные лбы. Картинки с натуры
Шрифт:
– Какой протокол! Завизжала, когда я ей хвост-то прищемил, убежала и уж не показывалась.
– И в ущемлении хвоста не признавайтесь. А как в камеру придете – сейчас прежде всего ко мне. Я тут при вешалках буду и научу, как действовать. На всякий случай даже у настоящего адвоката со значком спрошу. Есть какое-то ловкое кассационное решение, так его и припустим.
– Премного вам благодарен. Еще по рюмочке?..
Хозяин обнял рассыльного и поцеловал.
– За ваше освобождение! Будьте здоровы! Мы еще
Через полчаса хозяин провожал рассыльного и светил ему на лестнице.
– Так не сознаваться? – спросил он еще раз.
– Ни в жизнь! Не сознавайтесь! – отвечал заплетающимся языком рассыльный.
Новый фонтан
В Александровском саду открыт и пущен новый фонтан. Вода бьет из трубок и образует из себя затейливую фигуру. Проходящие по саду останавливаются и любуются на новинку. Образовалась толпа и, само собой, стоит не безмолвно. Идут толки, рассуждения.
– Это значит, на манер как бы во святом Иерусалиме, – говорит старик-сборщик на церковь, с книжкой в руках и без шапки. – Там тоже большущий фонтан.
– А ты бывал в Иерусалиме-то? – спрашивает его разжиревший синий кафтан, держа руки на выпялившемся животе, – не то барский кучер, не то десятник.
– В настоящем Иерусалиме мы, голубчик, не бывали, но в Новом Иерусалиме, что за Москвой, трафилось. Там тоже великое благолепие.
– Так не доходили до настоящего-то Иерусалима?
– Не доходили. Шестнадцать с половиной верст не доходили, и то потому, что песья муха на нас напала. А в Соловецкой обители были и в киевских пещерах сподобились… Там, в Иерусалиме, мерблюдов из такого фонтана поят, так как без мерблюда туда и попасть невозможно. Все путники на мерблюдах, и араб вожжами правит.
– На гаде-то бы, кажись, не подобало въезжать православному человеку в такое место.
– А чем же мерблюд – гад? Такая же животность… Вот ежели бы он был чревом по земле ползущий, а то четвероногая тварь.
– Ну, все-таки конь ненастоящий. Лошадь – другое дело… Ее вон Егорьев день даже святой водой окропляют. А то вдруг мерблюд!..
– Да ведь неверные турки к сему принуждают. Они вон нарочно и арапа кучером посадили.
– Значит, там фонтал для мерблюда построен?
– Для него. Мерблюд – скот избалованный и из ничего, кроме из источника или из фонтала, пить не может. У него шея к руке не сгибается.
– Скажи на милость, какой барин!
К разговору прислушивается полотер со щеткой под мышкой и ведром мастики.
– И есть о чем разговаривать! – вставляет он свое слово. – Таперича какая же разница: там для мерблюда фонтал, а здесь для проходящих, чтоб украшение города…
– Ну, и для удовлетворения публики, – поясняет новый полушубок, из-под которого выглядывает передник.
– Какое же может
– А вот сейчас замарал сапоги в грязи – подошел, зачерпнул горсткой воды и помыл. Опять, которые ежели желающие могут и попить. А то беги в мелочную лавку и на копейку квасу… Зачем такое подобострастие торговцу? Копейка на иное пригодится.
– А затем, милый человек, что торговец подати городу платит. Семь шкур с него сходит. На его деньги фон-тал-то построен, а ты ему копейку пожертвовать жалеешь, – замечает купец в длинном сюртуке.
– Мы и не жалеем, а только к слову… Да что ты торговца-то защищаешь? Торговец свое завсегда возьмет. Квасу у него меньше брать будет, так он на треске на нас насядет.
– Струве, поди, фонтал-то строил? – спрашивает кто-то.
– Отчего же Струве? Может, кто и другой.
– А оттого, что он сих дел мастер. Как вода – сейчас его и припускают. Он – мост, он – и фонтал… Так уж все и знают, что он водяной строитель и от воды кормится. Ну, а здесь кормежка была немалая, – говорит полушубок. – Мы по штукатурной части, так тоже по постройке кой-что смыслим.
– Ну вот! Станет Струве на фонтал срамиться, коли у него вся Нева была под рукой.
– Срамиться тут нечего. Ведь ты вот и осетра ешь, а попадись тебе снеток – и его слопаешь, так какой же срам?
– И зимой этот фонтал бить будет? – спрашивает какая-то старушка в полинялом салопе.
– И зимой, тетенька. Уж ежели пустили, то каждый день будет играть.
– А как же при морозах? Ведь вода будет замерзать?
– Ничего не значит. Зимой он льдом будет бить, а то так, вместо воды снег пустят.
– Ведь это снизу воду-то напирает?
– Снизу. Там машина устроена, она и прет наружу. Теперь, пока не все устроено, потому голые трубки, а вот тут на трубах-то будут нимфы карякой насажены, и начнут они изо рта фонталы испущать, потом змей припустят, чтоб они тоже воду из себя извергали.
– Ну, тогда православные люди и пить не будут, – говорит полотер.
– Отчего же? Ведь тут только патрет змеиный. Вот ежели бы живая змея воду испускала… – отвечает штукатур.
– Все-таки неловко. Опять же, нимфа… знаешь ли ты, что такое нимфа?
– Как не знать. Нешто мало мы ейной-то сестры, по нашему штукатурному делу, на фронтоны-то сажали? Нимфа – это женское оголение во всем составе.
– Верно. Только какой в ней механизм мы должны чувствовать?
– Патретное украшение здания и больше ничего.
– Нет, врешь. Нимфа – вавилонская блудница, из-за которой град в Мертвое море провалился. Она, подлая, столько христиан сгубила, а мы из ее гортани воду будем пить? Шалишь!
– Так что ж из этого? На воду во всяком месте разрешение. В реках, вон, падаль плавает, однако мы из них воду пьем и поганства не чувствуем.