Мегафон
Шрифт:
Серьезность Эссери напомнила Каридиусу о том серьезном деле, ради которого он пришел.
— Эссери, ты ведь голосуешь на этих выборах?
— Да, голосую.
— И зарегистрировался? — воскликнул кандидат в члены Конгресса.
— Да, зарегистрировался.
— Тогда ступай и голосуй за меня.
— А ты куда баллотируешься?
— В Конгресс. Я конкурирую со стариком Бланком, который сидит там уже восемнадцать, если не все двадцать лет. Он, понимаешь, ставленник финансистов.
Я считаю, что настало время, чтобы в нашем государстве раздался, наконец, голос людей среднего класса, людей, для которых
Эссери кивал головой, как будто сочувственно, но на самом деле не без удовольствия думая о том, что жизнь обманула ожидания Каридиуса, так же, как и его собственные. Вот теперь Каридиус начинает заниматься политикой, то есть становится одной из тех личностей без определенных занятий, которые бегут от дела, — либо дело бежит от них, — и которые только гоняются за тепленьким местечком.
Каридиус же, пользуясь давно заготовленными доводами, продолжал ораторствовать:
— Нам нужен в Конгрессе депутат, который представлял бы нас, рядовых людей. Таким не может быть богатый человек. Взять хотя бы Рэмбургов. Может ли член семейства, владеющего многими и многими миллионами, ставить благо страны выше своих денежных интересов?
— Не может, разумеется, — подтвердил Эссери с тем отсутствующим видом, какой всегда бывает у стороннего слушателя, когда кто-нибудь восхваляет при нем свой товар.
— Прекрасно! А какую пользу приносит государство, вернее, политическое целое, именуемое нацией, какую оно приносит пользу?
— Ну… оно…
— Предполагается, что оно служит жизненным интересам большинства народа, не так ли?
— Да, так, — согласился Эссери, довольный тем, что избавился от необходимости отвечать.
— Ну так вот, жизненные интересы народа это вовсе не жизненные интересы тех десяти процентов американцев, которые владеют девяноста процентами нашего народного богатства. С другой стороны, в силу общественного положения, занимаемого финансистами, их интересы прямо противоположны интересам рядовых людей. И поэтому, с точки зрения общественного блага, не годится, чтобы кучка богачей правила нашей страной во имя собственной выгоды. Вот почему я и предлагаю себя в кандидаты. Я никому не подчиняюсь. Я не принадлежу ни к какой партии. Не могу я, положа руку на сердце, присоединиться ни к одной из существующих у нас партий, так как две главные из них — это, в сущности, одно и то же — все та же плутократия, которая позволяет своей правой руке соперничать с левой, — не все ли равно, которая победит на выборах? Лучше послать в Конгресс такого человека, как я, не зависимого, не принадлежащего ни к той, ни к другой стороне.
— А ты в самом деле рассчитываешь пройти? — спросил химик.
Каридиус решил оборвать программную речь и заговорить откровенно.
— Вначале я, видишь ли, совсем не рассчитывал. Хотел просто пошуметь немного, в надежде, что одна из старых партий «усыновит» меня; но один знакомый адвокат сказал, что у него предчувствие, будто я пройду.
Эссери кивнул головой:
— Подсознательная мозговая деятельность.
— Ты так это понимаешь?
— Да.
— Ты веришь этому?
— Да, я верю в то, что всякое мышление — это, так сказать, предчувствие.
— Пожалу-уй, — неуверенно согласился Каридиус.
— Наиболее глубокие мыслительные процессы совершенно ускользают от наблюдения
— Да-а.
— Вот это и есть предчувствия. И я верю в них, потому что больше не во что верить.
Каридиус перешел от теории к практике.
— Значит, ты тоже веришь в то, что меня выберут?
— Я думаю, что адвокат верит в то, что тебя выберут.
— А-а, понятно, понятно.
Двое школьных товарищей собирались уже расстаться, причем каждый думал про себя, что никогда больше не станет искать встречи с другим. Эссери уже нагнулся было за своим свертком, но выпрямился, не подняв его, и еще раз остановил Каридиуса.
— Послушай, — заговорил ученый еще более серьезным тоном, — если ты попадешь в Конгресс, как ты думаешь… сможешь ты изменить закон о патентах?
— А что? — заинтересовался Каридиус.
— Ну, патенты… право на патент… это надо бы совсем уничтожить.
Каридиус уставился на него:
— Господи! И это говоришь ты, изобретатель!
— Да, я, изобретатель. Кого должны, по-твоему, защищать законы о патентах?
— Разумеется, вас, изобретателей, — поспешно ответил Каридиус.
— Да, но законы о патентах нас уже не защищают, — сказал Эссери. — В наше время все люди, занимающиеся изобретениями, состоят на службе в той или иной компании, в тресте. Все они закуплены, как товар, да они и есть товар. И все, что ими изобретается, составляет собственность их хозяев. Единственно, что они получают за свои изобретения — это месячное жалованье плюс один доллар за каждое изобретение, на которое выдан патент.
— И ни цента больше, даже если их изобретение стоит миллионы долларов?
— Вот именно. Человек, который изобрел машину, получает лишь чуть-чуть больше, чем рабочий, который ее обслуживает.
Каридиус возымел, конечно, поползновение, следуя обычаю всякого кандидата, пообещать бороться не на живот, а на смерть со всеми неправдами, какие его избиратель хотел бы уничтожить; но на этот раз, считаясь с тем обстоятельством, что они с Эссери действительно были школьными товарищами, он сдержался и не стал заниматься предвыборной агитацией.
— Видишь ли, — сказал он, — предприятия имеют такое же право нанимать ученых, как и любых других людей.
— Безусловно, это я знаю, но дело вот в чем: законы о патентах имели целью защищать изобретателя, а задачи своей они не выполняют. Напротив, они используются в совершенно иных целях… для угнетения масс…
У Каридиуса мелькнула мысль: уж не помешался ли Эссери?
— Используются для чего?
— Для угнетения масс, хотя бы и косвенным образом.
— Как это так?
— А вот как: капиталист приобретает ряд важнейших и полезнейших изобретений и замалчивает их, не выпускает на рынок, не дает пользоваться ими, потому что эти изобретения создадут конкуренцию какому-нибудь виду продукции, которым он торгует. Вот почему я и говорю, что не должно быть патентов, либо всякий патент должен терять силу, если изобретение не выпускается на рынок в течение одного-двух лет. Не знаю, что именно тут надо сделать, но, честное слово, Каридиус, несправедливо, чтобы горсточка людей использовала все лучшие умы Америки только для собственной выгоды и скрывала плоды их работы из опасения, что сократятся прибыли.