Мегафон
Шрифт:
Пока секретарь Палаты продолжал читать, хотя ни звука не было слышно в общем шуме, Каридиус заметил члена Конгресса Уинтона, направляющегося к нему через зал. Мистер Уинтон улыбнулся и уже издали махал рукой.
— Мне в конце концов все-таки удалось для вас кое-что сделать, мистер Каридиус, — сказал он радостно.
Председатель со своего возвышения тщетно кричал и стучал, призывая к порядку:
— Джентльмены, спокойствие! Дайте продолжать чтение!
Мистер Уинтон мгновенно прервал свои поздравления и через плечо оглянулся на председателя.
— А что такое, мистер Уинтон?
— Я рекомендовал вас Комиссии комиссий, и, ввиду ваших всем известных заслуг, вашего глубокого интереса и широкой осведомленности в области вооружения нашей страны, мне удалось добиться вашего назначения в постоянную комиссию по военным делам.
Мистер Бинг обернулся и схватил Каридиуса за обе руки:
— Поздравляю вас, Каридиус. И вас, мистер Уинтон, поздравляю, а также ваших коллег по комиссии, ибо в лице мистера Каридиуса вы выбрали чрезвычайно способного человека и подлинного патриота. Америка может не бояться врагов, пока на страже ее стоит такой кладезь мудрости, такой рыцарь без страха и упрека.
Председатель стукнул молотком:
— Тише! К порядку! Призываю Палату к порядку!
Каридиус горячо поблагодарил мистера Уинтона за поддержку его кандидатуры в Комиссии комиссий и немного погодя вернулся к себе в канцелярию. Проходя подземным туннелем, он спрашивал себя, кому он обязан этим успехом? Кто провел его в комиссию по военным делам? Может быть, Мэри Литтенхэм? Но и Канарелли мог оказать влияние. Ему приятнее было бы думать, что виновник его успеха — Мэри Литтенхэм. Однако Канарелли сказал, что повидает Крауземана по этому поводу.
Вернувшись к себе в канцелярию, он в разговоре со своим личным секретарем мимоходом упомянул о своем назначении и при этом внимательно следил за выражением лица мисс Литтенхэм, чтобы узнать, удивлена она или нет. Она поздравила его, но, как особа чрезвычайно сдержанная, ничем себя не выдала. Каридиус почувствовал себя обиженным. И не то было обидно, что он не знал, она ли выхлопотала ему назначение, а то, что ей, повидимому, было совершенно безразлично, получил он его или нет.
— Во всяком случае, вам я обязан тем, что получил помещение для канцелярии в первом этаже, — заметил он, надеясь этим заставить ее сказать, что она же помогла его назначению в комиссию.
— О, я тут ни при чем. За это вы должны благодарить сенатора Лори.
— Но ведь он сделал это ради вас?
— Нет, он сделал это ради моего отца.
— Ну, значит, ваш отец сделал это для вас.
— Он это сделал потому, что я предпочитаю нижний этаж. Терпеть не могу подниматься по лестнице, в лифте или пешком.
Из этого разговора Каридиус понял, что он и его секретарь — в таких же официальных отношениях, в каких находится в этом здании любой другой работодатель со своими служащими. И это его обрадовало. Теперь, когда всякая задушевность исчезла из их отношений, приятно было сознавать, что он никогда не испытывал никакого теплого чувства
Мисс Литтенхэм со своей стороны тоже была довольна. Ей было стыдно, что она раскрыла Каридиусу свой честолюбивый замысел затмить Берту Крупп, фрау фон Болен-унд-Гальбах. Никого она до сих пор не посвящала в свои планы. Поэтому, когда Каридиус ушел вместе с мистером Бингом, она решила исправить свою ошибку и снова замкнуться в холодное равнодушие, с каким до сих пор взирала на мир.
25
Спустя несколько дней мисс Литтенхэм сказала своему принципалу, что ее отец готов принять его сегодня в Пайн-Мэнор.
Каридиус едва удержался, чтобы не сказать. «Я уже назначен в комиссию по военным делам, следовательно, мне незачем отнимать время у вашего отца». Но он этого не сделал, а поблагодарил своего секретаря за внимание.
В самолете они разговаривали только о пустяках, касавшихся их повседневной работы. По приезде в Мегаполис они взяли такси и отправились в загородный дом Литтенхэмов.
На этот раз мисс Литтенхэм не отпустила машину у ворот и не пошла пешком по лесу. Они подъехали к главному подъезду, между желтыми башнями Пайн-Мэнор.
Мисс Литтенхэм спросила лакея, дома ли ее отец.
Тот ответил, что мистер Литтенхэм еще не прибыл, но звонил по телефону, что сейчас выезжает из своей конторы.
У себя дома, в роли хозяйки, мисс Литтенхэм пришлось разговаривать со своим гостем более сердечным тоном. Она провела его через холл в готическом стиле и небольшую гостиную в картинную галлерею, три стеклянных двери которой выходили на выложенную кафелем террасу. На террасе сидели какие-то люди и распивали коктейли. Мисс Литтенхэм представила Каридиуса; гости кивнули головой, пробормотали «очень приятно» и тотчас же вернулись к своим стаканам и прерванному разговору.
Один юноша и девушка спорили, будет ли такая-то лошадь в форме на скачках в Гавр де Грас. Две девушки и один мужчина обсуждали различные способы игры в гольф и тут же с помощью палки демонстрировали приемы.
Высокий юноша с мефистофельским профилем и молодая женщина беседовали об академической живописи.
— Взгляните на этот вид, — говорил он, указывая длинной худой рукой на аллею из темных сосен, в дальнем конце которой белели колонны греческого портика: — К чему художнику повторять этот пейзаж с точностью фотографа?
— Это красиво, — сказала молодая женщина.
— Нет, это бесспорно некрасиво. Истинная красота сочетает в себе поразительное, необычайное и… разумеется… ритмичное и симметричное. А в этом пейзаже есть только ритм и симметрия, но нет ничего необычайного. В этом и беда академических картин. Они так неинтересны, что второй раз на них уже не взглянешь. Посмотрите сами в папиной галлерее. Что вы там увидите? Висят по стенам, а ни одной не заметите.
— Странная мысль, — сказал Каридиус вполголоса, обращаясь к Мэри Литтенхэм. Ему казалось, что нет ничего легче, как отличить картину от стены.