Мегафон

Стриблинг Томас Сигизмунд

Мисс Литтенхэм сидела в кресле возле иллюминатора и смотрела на людей, толпившихся внизу — служащих аэропорта и не успевших еще сесть пассажиров. Он остановился подле нее и дипломатически спросил:

— Вы каждый день возвращаетесь домой?

Она подняла на него глаза и слегка подвинулась в кресле, как бы приглашая его занять соседнее.

— Да, очень приятно лететь домой после работы… Вы заходили еще раз в канцелярию?

— Нет, не заходил. Мисс Литтенхэм, когда вы уходите из канцелярии…

— Значит, вы не подписали

писем, которые я напечатала? — сказала девушка, озабоченно наморщив лоб. — А два из них непременно надо было отправить сегодня же.

— Ну, уйдут завтра, — ответил Каридиус.

Мисс Литтенхэм взглянула на свои часики-браслет.

— Знаете что: если бы вы вернулись сейчас в канцелярию, это отняло бы у вас всего четверть часа… а следующий самолет будет через час.

Может быть, под ее давлением он и вылез бы из самолета и отправился в свою канцелярию, но в эту минуту пилот запер дверь кабины, моторы заревели, и самолет покатил по полю.

Каридиус решил переменить разговор:

— Хватает вашего жалованья на ежедневные полеты в Вашингтон и обратно?

— Кое-как свожу концы с концами. Мне ведь приходится доплачивать за проезд половины моей собаки.

— Половины вашей собаки?

— Да, разрешенное количество багажа соответствует половинному весу Раджи, провоз другой половины я оплачиваю.

— А вы не боитесь, что носильщики в один прекрасный день вздумают отделить платную половину от бесплатной?

Мисс Литтенхэм, даже не улыбнувшись, молча посмотрела на своего соседа.

Наступила пауза, во время которой оба пассажира смотрели, как под ними опускается летное поле, а затем город. Наконец самолет набрал высоту. Каридиус забыл о своей неудачной попытке сострить и стал думать о том, как он сказал Эссери, что не хочет места в Военной комиссии Конгресса. Пожалуй, это было политически правильно так сказать. Здесь он снова обратил внимание на своего секретаря и забыл об Эссери.

Мисс Литтенхэм была выше среднего роста — почти одного роста с ним, и Каридиус невольно подумал, что потомство богачей почему-то всегда рослое. Дети обычно крупнее родителей… Вероятно, более питательная пища… хороший уход… правильное физическое воспитание… ну, а воспитание моральное, насколько ему известно, дело другое…

Вдруг Каридиус заметил, что она улыбается. Может быть, она все-таки оценила его шутку.

— Чему вы? — дружески осведомился он.

— Вспомнила миссис Сассинет.

— Да, уморительная женщина, — согласился он слегка разочарованно.

— Она спросила меня, принадлежу ли я к ее Обществу. Я сказала, что нет. Тогда она заявила, что если я хочу вступить в него, то она порекомендует мне специалиста по генеалогическим делам, и тот доведет мою родословную вплоть до Войны за независимость. Я ей ответила, что мне это уже известно. Она была очень удивлена и спросила: «В таком случае, почему вы не вступаете? Это сэкономит вам пятьсот долларов по меньшей

мере».

Каридиус расхохотался:

— Это не менее забавно, чем ее билль.

— А вы знаете, почему она добивается проведения этого билля?

— Очевидно, чтобы высекать статуи.

— Нет, у нее цель другая. Она хочет внести в законодательную палату такой ошеломляющий проект, чтобы все обратили на него внимание и выбрали ее председательницей Общества.

Каридиус кивнул головой, улыбаясь. Снова наступило молчание. Мисс Литтенхэм не принадлежала к числу женщин, которых надо непрерывно занимать разговором.

Самолет поднялся выше весеннего тумана, окутавшего землю, и теперь летел высоко, освещенный солнцем. Солнечные лучи падали через окно кабины на загорелое лицо мисс Литтенхэм.

Она достала портсигар и протянула его Каридиусу.

— В самолете курить, кажется, не разрешается, — заметил он.

— Да, это против правил, — согласилась мисс Литтенхэм, поднося к папиросе миниатюрную зажигалку. Она оглянулась вокруг. — Да вот, кстати, и надпись. — Она показала папироской на табличку и с наслаждением затянулась.

Логические элементы в сознании Каридиуса готовы были воспротивиться, но, видимо, эти элементы были не особенно сильны, так как в конце концов он решил, что ничего особенного тут нет, хочет курить — пусть курит. Что-то в этой девушке было такое, что ставило ее вне общеобязательных правил.

Внезапно с соседнего ряда кресел чей-то голос с иностранным акцентом окликнул Каридиуса и спросил, видел ли он мистера Эссери.

Член Конгресса посмотрел через плечо и удивился не столько тому, что увидал мистера Кумата, сколько тому, что сразу не заметил его. Он крикнул в ответ, что только недавно расстался с Эссери.

— Он уже начал переговоры? — осведомился японец.

— Простите, я на одну минуту, — сказал Каридиус. — Это мой знакомый.

— Пожалуйста.

Каридиус перешел на свободное кресло возле Кумата.

— Кое-что предпринял.

— Надо полагать, что вопрос еще не успели передать в комиссию по военным делам.

— Нет, конечно.

— А вы не входите в эту комиссию?

— Нет, не вхожу, — сказал Каридиус и хотел было повторить версию, которую он преподнес Эссери, но тут же спохватился: японец ни за что не поверил бы ему.

Мистер Кумата задумчиво покачивал головой в такт гудению мотора. Каридиус извинился перед ним и вернулся к мисс Литтенхэм.

Когда он уселся на свое место, она повернулась к нему и сказала:

— Я не знала, что вы хотите попасть в комиссию по военным делам.

Каридиус никак не думал, что она могла слышать их разговор при гуле моторов.

— Почему вы решили, что я хочу? — спросил он.

— Я поняла это по тону, каким вы сказали, что не входите в нее.

— Ну, значит, вам теперь это известно, — признался политический деятель с некоторой досадой.