Механические птицы не поют
Шрифт:
— Мне тебя не за что прощать, — ответил он, и это были совсем не те слова, которые он хотел сказать.
— Я… я виновата во всем, что с тобой случилось! — вдруг всхлипнула она, отстраняясь. — Я тебе еще в Колыбели хотела рассказать, но не смогла, потому что не хотела… чтобы ты меня ненавидел, а теперь…
— Эльстер, у нас нет времени…
— Я убила Хампельмана! — выдохнула она истерическим шепотом. Это был почти крик, полный отчаяния, но тихий, едва слышный в сырой темноте. — Я! Помнишь, Тесс говорила еще на дирижабле, что кто-то
Уолтер молчал. Ее слова нисколько его не тронули. Значит, Хампельман поссорился с женой и в порыве гнева убил ее, после чего застрелился сам, изведенный скандалом, прошлым разбирательством с «Соловьями» и своим подчиненным, Саттердиком, который за его спиной наделал глупостей. А Саттердика, видимо, убили люди «Соловьев», попытавшись выдать это за серию убийств.
Но какое это имело значение?
Эльстер говорила ему что-то еще. Часто, сбивчиво, давясь словами — если бы Хампельман не умер, если бы она не отправила фотографии, Уолтера никто бы не подозревал, за ним бы не охотились. Если бы она не пришла к нему в тот день — он не стоял бы сейчас в этом тоннеле, готовясь умереть.
Уолтеру много хотелось ей сказать. И среди всех слов не было того, чего ждала Эльстер — он вообще не мог понять, одурманенный дымом, опасностью и ненавистью, в чем должен ее винить.
Кто-то убил Хампельмана? А разве это не Джек?..
Ах нет, Джек тогда уже умер — да какая разница, кто убил этого мерзавца, если там, на улице, а может и уже в доме — Унфелих и Бекка, если мертвый Томас лежит на коленях механической копии своей мертвой матери, если нет никакого дома на горе и никогда не будет?
Ему хотелось, чтобы Эльстер замолчала. Ей было больно говорить, у него не было времени слушать, и он нашел единственный способ оборвать этот поток — коротким, злым поцелуем, совсем не подходящим для прощания с единственной женщиной, которую он любил.
После этого он скинул пиджак, туго скрутил его, приоткрыл люк и подложил пиджак под крышку. Под кучей веток эту небольшую щель видно не будет, зато Эльстер сможет открыть крышку и выбраться. После этого он подобрал ружье и пошел обратно, не оборачиваясь и стараясь не думать, что оставляет позади.
Первый этаж еще не горел, только полнился плотным, как альбионский туман, дымом. Сверху доносился треск и гул пламени, хороня надежду Уолтера попытаться выбраться на крышу через окно второго этажа.
— Ты можешь мне помочь? — хрипло спросил он у стелящегося перед ним дыма.
— Я существую только
Уолтер, кивнув, тихо подошел к одному из окон, медленно повернул ручку и толкнул раму.
В дом хлынул ледяной воздух, тут же перемешавшийся с дымом, а огонь на кухне жадно взвыл, но выстрела, который он так ждал, не раздалось.
— Унфелиху торопиться некуда, — усмехнулся Джек. — Он будет ждать пока дом сгорит или ты высунешься.
Уолтер поморщился. Если бы он только знал, с какой стороны дома стоит Унфелих, а с какой — Бекка…
— И если бы ты не был идиотом — выбрался бы через лаз. Все лучше, чем здесь дым глотать.
— Или скажи что-нибудь дельное или заткнись, — попросил Уолтер.
— Вернись на чердак, я видел там люк на крышу. Открывай все окна по пути, либо он все-таки выстрелит и себя выдаст, либо дом затянет дымом и тебя может не заметят пока будешь выбираться.
Уолтер поднял глаза. Второй этаж был затянут черным дымом с просвечивающими рыжими сполохами. Фильтры маски пропускали все больше гари.
— Нужно другое… — прошептал он.
Картинки гасли в сознании одна за другой: выбраться на крышу, выстрелить в окно, рискнуть выйти, выстрелить вслепую…
— Или убей сначала ее, а потом себя — сделай как я, — вдруг ухмыльнулся Джек.
Уолтер растерянно оглянулся по сторонам.
Джек стоял на лестнице — едва различимый в дыму силуэт, и глаза его мерцали двумя зелеными искрами. Уолтер тихо подошел к окну и выкрикнул куда-то в клубящуюся черноту:
— Прости меня!
Он выстрелил дважды — в стену и через несколько секунд в потолок. Затем пнул стоящий рядом табурет.
Осталось три патрона и драгоценные мгновения, которые он потеряет, перезаряжая ружье. Он тихо встал напротив входа, справа, у пустого стеллажа, прицелился и замер.
Раздался хлопок входной двери, и Уолтер с трудом сдержался, чтобы не выругаться в голос. Первой мыслью было действительно выстрелить себе в голову — на пороге стояла Бекка. Он видел только ее подсвеченный силуэт. Не мог спросить, где Унфелих, не мог подать сигнал — оставалось только надеяться, что она догадается, что произошло.
Что она не выдаст его.
Что не сделает чего-то, что выдаст его.
… Целую вечность Бекка стоит в проеме, и Уолтер представляет себе, как она щурит слезящиеся от дыма глаза.
Представляет, как она морщит нос, как искривляются ее губы — и целится в этот размытый силуэт, зная, что у него есть три патрона и нет права промахнуться даже один раз.
Силуэт дрожит в чернеющем мареве, а Бекка не говорит ни слова…
— Не попадешь, — вдруг тихо произнес Джек. И Уолтер почувствовал, как прикосновение ледяных пальцев к левому запястью заставляет чуть изменить угол прицела — словно Джек стоит у него за спиной, направляя его руку.
А может, действительно стоит?