Механические птицы не поют
Шрифт:
Если так — прости меня, Уолтер. Я пытался сказать тебе перед смертью, чтобы ты не совершал этой ошибки. Ты нашел в себе силы вырваться?
Я не должен был метаться между гражданским долгом и личными интересами. Не должен был слушать Кэтрин с ее дремучими страхами, должен был найти в себе силы надавить на нее, заставить обратиться к врачу. Должен был спокойно выполнять свою работу в Лестерхаусе, не терзаясь сомнениями и не пытаясь скрыться от совести, которая не должна была просыпаться. Но я не справился. Кэт умерла, умер наш ребенок, и я тоже скоро умру. Если я не смог —
Я мало что могу для тебя сделать. Я знаю, у тебя ничего нет — отец всегда относился к тебе (уж прости, близкая смерть плохо влияет на мою тактичность) с несправедливым презрением. Я видел счета — он оплатил твое образование, платил по твоим счетам и ссужал небольшую сумму на расходы. Я видел твою бухгалтерскую книгу — да-да, ту, которую ты многозначительно демонстрировал мне каждый раз, когда я заводил с тобой разговор о том, что ты не умеешь тратить деньги.
Я видел, что она пуста.
Отец в добром здравии, когда ты это читаешь? Вудчестер, чей он теперь?
Прошу тебя, если ты когда-нибудь унаследуешь этот дом — не продавай его. Сохрани нашей семье хоть каплю достоинства.
Я снова отвлекся. Так вот, у меня тоже почти ничего нет. Я все потратил на эксперименты. Но кое-что осталось.
Уолтер, я оставил завещание. И ты, на то твоя воля, можешь меня за него ненавидеть. Я хотел бы сделать это сам, избавить тебя от ответственности, но не могу — никто не послушает меня, а друзей у меня не осталось, только поручитель, для которого эта ноша непосильна.
Мне снова придется просить у тебя прощения за то, с чем я тебя оставил.
У Джеймса Монтгомери — у того юноши, которого я снял с эшафота — остались чертежи. Механическое сердце, Уолтер, прорыв в медицине. Действующий протез, его осталось только немного доработать, и он сможет станет спасением тысяч людей.
Кто возьмет эти чертежи у меня? Для них я палач, вырывавший чужие сердца — только подумай, Уолтер, какая-то газетенка написала, что я их ел! Потрясающее невежество.
А потому вверяю эти чертежи тебе. Решай, что делать с ними.
Почему я говорю о выборе? У меня есть серьезные подозрения, Уолтер, и я не вправе с тобой ими не поделиться. Как ты знаешь, я писал в Кайзерстат и предлагал им формулу «Грая». Мне отказали, и я сначала не мог понять, почему. Я предусмотрел абсолютно все — Кайзерстат испытывает серьезные проблемы с вооружением, у них не было средств спонсировать такой проект, к тому же у них серьезные внутриполитические проблемы, перечислением которых я не стану тебя утомлять. Почему они отказали?
Я обещал подписать все, что угодно. Я был готов застрелиться после получения чертежа. Но мне отказали.
Я нашел только один ответ. Думаю, «Механические Пташки» — просто грязный обман. Я не нашел нигде свидетельств создания столь совершенного механизма. Эрих Рейне писал
Ты видел фотографии с той выставки? Иви — игрушка, игра в Спящего от честолюбивого врача. Искусная подделка, но не совершенная.
Но все, кто был в их борделях, говорят, что девушек нельзя отличить от настоящих.
Я никому не сказал об этих подозрениях, чтобы не навлечь беду на тебя и отца, только сознался в государственной измене, чтобы меня точно повесили. После этого я видел, как отец пытается вытащить меня из тюрьмы, признаюсь, я испытывал чувство не проходящего стыда…
Я снова отвлекаюсь. Слов слишком много, а времени слишком мало.
Механизм, Уолтер, совершенный механизм. Я создал одну из главных его шестеренок, нет, я изобрел заново паровой двигатель для человеческого тела — мое механическое сердце будет стучать в груди долгие годы, а когда придет его срок, его, как и всякий механизм, можно будет починить.
Мне не под силу решить, заслужило ли человечество этот двигатель, Уолтер. Посмотри на Альбион — сотни этажей совершенных зданий, фабрики, дающие возможность иметь все блага цивилизации не надрываясь, паровые экипажи, дирижабли — и люди, которые там живут. Я знаю много об этих людях, я разложил немало из них на аккуратные столбцы формул и рекомендаций. Я выписывал мази от подагры и эликсиры от депрессий. Врач — словно канава, куда стекаются все людские нечистоты. Когда-то их, верно, выплескивали в переулках, но теперь общество вместе с паровыми экипажами получило множество подготовленных докторов.
Мои чертежи у Джеймса Монтгомери в запечатанном конверте. Забери их и реши, что с ними делать — мне застит глаза мизантропия и горечь моих ошибок, я не имею права их касаться.
Но у меня есть еще кое-что. Кроме чертежей в конверте и пустых сожалений. Во втором конверте у Джеймса — у патера Морна есть копия — хранится мое завещание. Я написал его когда убил Мери Келли. Тогда я знал, что все кончено.
Я оставляю тебе все, что у меня есть, кроме имущества в Вудчестере. Счет с остатками денег — тебе не хватит на безбедное существование, даже если ты читаешь это через пятьдесят лет после моей смерти и там накопились проценты. Но все же это сумма, способная решить немало проблем.
Я строил дом, для нас с Кэт. Она не хотела жить в Вудчестере, а я видел, что Альбион ее убивает. Дом в провинции Флер, в Вирлью. Тебе должно понравиться там — это тихое место. Дом стоит на горе, и иногда можно видеть спины пролетающих мимо птиц.
Из окон восточной части видно море. Дом остался недостроенным, и может быть денег на счету хватит на благоустройство. Но там уже можно жить, не испытывая никаких неудобств.
Это — моя собственность. Теперь твоя — я оформил все бумаги, ключи в конверте с завещанием. Что делать с этим домом — решай сам. Если ты отрекся от меня — продай его. Как говорится, на деньгах следов нет.