Механические птицы не поют
Шрифт:
— Он застрелился! — крикнула Бекка, словно отозвавшись на его мысль. — И ее застрелил, вижу два трупа… прямо напротив меня один и… — она посмотрела прямо на Уолтера. — И слева от входа второй.
Уолтер почувствовал, как сердце толкнуло по венам что-то густое и холодное. Раз. Второй. Дотянулось до кончиков пальцев, разлилось онемением, расползлось по груди.
Секунды шли, бесконечные, статичные — дым не качался в проеме, Бекка не двигалась, воздух не втягивался в изношенные фильтры и не проваливался в легкие.
Если он не попадет с первого раза — ему конец. И Бекке, которая
Джек всегда стрелял лучше. Уолтер был недостаточно безжалостен, недостаточно бесстрастен. Джеку не требовался никакой боевой транс, он и фехтовать не любил и умел ровно насколько требовали приличия. Для того, чтобы выстрелить, не нужно никакого транса, только точный прицел и твердая рука.
Секунды тянулись, словно черные нити в руках Томаса.
Бекка все так же стояла на пороге, а воздух все так же не попадал в легкие, потому что Уолтер не дышал.
Наконец что-то двинулось в проеме.
— Стой, — тихо сказал Джек.
… Двигается синяя юбка, раздается два нарочитых удара каблуков, и Бекка исчезает из проема, оставляя только пронизанный светом дым.
Уолтер делает глубокий вдох, впуская в легкие глоток теплого, загаженного воздуха.
Унфелих появляется на пороге — четкая фигура, сутулые плечи, мешковатая шинель. Черное револьверное дуло смотрит в дым, ищет его, Уолтера, чтобы выплюнуть еще одну пулю.
— Стой, — повторил Джек. Мягко направил его руку — если ему вздумается сбить прицел — все будет кончено. — Давай!
Уолтер не почувствовал, как нажал спусковой крючок. Он даже успел представить себе беспомощный щелчок.
Подумать об осечке или губительном затяжном выстреле, прежде чем понял, что выстрел уже раздался. Унфелих все еще стоял в проеме, но револьвер был направлен в землю. Прошло еще несколько секунд, прежде, чем он упал.
— Проклятье, — прошептал Уолтер, не веря своим глазам. — Проклятье…
В микрофоне раздался частый, панический шорох. Он не мог сказать Эльстер, что все закончилось и вряд ли она на слух из подвала отличила бы ружейный выстрел от револьверного.
— Бросай ружье, я зайти боюсь — вдруг ты еще не успокоился и в башку мне шмальнешь! — раздался злой голос Бекки.
Но Уолтер никак не мог вернуться в реальность, продолжая целиться в пустой проем. У него осталось всего два патрона, чтобы… чтобы…
Один патрон для него.
Один — для Эльстер.
Еще один для Унфелиха.
Что делать с еще двумя патронами?..
— Ты опустил ружье или нет?!
— Скажи «да», — подсказал Джек откуда-то издалека.
— Да, — механически повторил Уолтер, не опуская ружье.
Бекка появилась в проеме, и он наконец смог разжать руки. Ружье с глухим стуком упало на пол.
— А ну иди сюда, — Бекка простучала каблуками к углу, где он стоял — прямо по дыму, по темным вощеным доскам. Схватила его за рукав и потянула к выходу. — Где девочка?
Уолтер хотел ответить, но промолчал, ошеломленно глядя на Бекку.
«Ты меня с собой взял, чтобы сомневаться?!» — прозвучал ее злой голос. А следом — тихий голос Унфелиха, с теми особыми интонациями, которые он расслышал с чердака. «Отто» — много ли людей обращались
И не стоит ли разрядить ружье?
Нет, ружье слишком длинное и громоздкое — револьвер Унфелиха валяется на ступенях, в луже его крови, стоит взять его и…
— Уолтер, чтоб тебя, где раненая девочка?! Ты ее забрал или там бросил?! — донеслось из тумана.
«Раненая девочка», — повторил про себя Уолтер. Что Бекке до слабоумной сестры морлисского революционера?
— Это значит, что у нее не меркантильный интерес, иначе она бы спрашивала про вторую, — подсказал Джек, и в его голосе слышалось привычное, отрезвляющее злорадство.
— Забрал, — прохрипел он, стряхивая оцепенение. — Проклятье! Бекка, на кой?!
— Отто меня обманул и подверг опасности… разоблачения. Если ты постоишь еще минутку — тоже подвергнешь, и я тебя уложу рядышком. С такой же красивой дыркой в груди, — пригрозила она. — Бери этих двоих и поехали, у нас… у меня есть экипаж. Уолтер, дер виксэр, шевелись!
Унфелих лежал на спине и смотрел стеклянными глазами за мутными стеклами дешевых очков в небо, бросающее блики серого света на его лицо. Он все еще не был похож на злодея, скорее на школьного учителя, увидевшего дым и решившего помочь. Пару секунд Уолтер зачем-то искал в его чертах подтверждение тому, что действительно застрелил палача. Понял, что не найдет и отвел глаза.
Кровь, чернеющая на серой шинели, была настоящей — все-таки и «фальки» не были механическими птицами. Если бы он выстрелил в механизм — меткость Джека бы не помогла. Скривившись, он опустился на колени рядом с трупом, забрал револьвер и быстро обшарил внутренние карманы — нашелся простой черный футляр с двумя фотографиями — Уолтера сфотографировали при задержании, со второй улыбалась Эльстер, той самой улыбкой, которую он видел полчаса назад, когда сообщил, что пришел Унфелих. Ее еще длинные волосы были убраны в простую прическу, а черты лица едва узнавались под маской косметики — кажется, фотография была из рекламного буклета. Под фотографиями лежали несколько мятых тетрадных листов, исписанных неровным почерком. В другом кармане лежали завернутые в темную ткань паспорта без обложек и несколько удостоверений. В кошельке обнаружились альбионские и кайзерстатские купюры, несколько подписанных чеков и тонкая золотая цепочка для часов. Он хотел вернуть кошелек, но Бекка забрала его и сунула в карман.
Еще один револьвер висел в кобуре на поясе. Во внешних карманах — пара записок, смятых и истершихся, смятые билеты на дирижабли.
Вздохнув, Уолтер без особых церемоний сжал запястья Унфелиха и потащил его в дом.
— Поможешь? — бросил он Бекке. Она, фыркнув, наклонилась и взялась за ноги, не обращая внимания на то, как подошвы ботинок пачкают белые манжеты платья. — Бросай, — скомандовал Уолтер у лестницы и разжал руки.
Теперь Унфелих лежал ничком у лестницы, и кровь растекалась по темным доскам. Уолтер достал из его кармана револьвер, прислонил дуло к виску Унфелиха и выстрелил, не пытаясь думать, зачем — для надежности или отыгрываясь за свое видение. Потом отбросил револьвер в угол и вытер руки о шинель, там, где она не была заляпана кровью.