Механические птицы не поют
Шрифт:
Уолтер с Эльстер, в крови и саже, из экипажа не выходили. Бекка купила в ближайшей лавке одежду. Платье висело на Эльстер мешком и ей пришлось подвязывать ворот косынкой, чтобы он не сползал с плеч, а Уолтер выглядел как похороненный в рабочем костюме клерк, через неделю выбравшийся из могилы, но их это не особенно смущало. Уолтер, признав бессмысленность попыток отстирать с замызганной ткани жирную сажу и кровь, устроил ритуальное сожжение их старой одежды в железном поддоне на заднем дворе вожделенного Эльстер деревенского кабака.
Бекка, наотрез отказавшись участвовать в попойке, ушла спать.
После этого
Ничего не выходило — Уолтер никак не мог почувствовать мути опьянения, хотя третья на двоих бутылка подходила к концу. Эльстер не отставала, и в ее глазах явно читалась тоска. Стоило ему подумать, что она и правда настолько искусно сделанный механизм, что просто сама не знает об этом, как Эльстер, не меняя выражения лица, и, кажется, даже не закрывая глаз, уронила голову на скрещенные руки и уснула прямо за столом.
Он обнаружил, что на ногах стоит достаточно твердо, чтобы идти, а не ползти в снятый на втором этаже номер, но недостаточно, чтобы нести Эльстер на руках. Пришлось будить ее — следить, чтобы она не споткнулась и не упала с лестницы он пока мог.
А потом он запер дверь, проверив ее несколько раз, упал рядом с Эльстер на неразобранную постель, успев восхититься забытой роскоши чистых застиранных простыней и соломенного тюфяка, и уснул.
Он спал и не видел снов. Ни мертвой Эльстер, ни Унфелиха, ни тюрьмы, ни Джека. Он спал, и черный пустой сон лился в измученную душу, как вода.
Он проснулся ночью, почувствовав, как что-то изменилось, нарушив окружающую гармонию. С трудом открыв глаза,
Уолтер разглядел Эльстер, приподнявшуюся на локте и задумчиво смотрящую на его лицо.
— Что случилось? — спросил он.
Он все еще был пьян, и она, судя по глазам тоже. И Эльстер начала говорить. Она говорила тихо, иногда путаясь в бессвязных кружевах слов, иногда громко, с какой-то патетической истеричностью, а потом снова переходила на шепот.
В ее словах было мало смысла, это был поток, тщательно запертого, годами гниющего в душе. Она говорила о своих страхах и ненависти. Говорила о том, что никогда никого не любила и не собиралась любить, сравнивала свою физическую стерильность с душевной пустотой и напоминала ему, аристократу-лорду-Говарду, что ему полагается наследник и дочка, которую можно удачно выдать замуж. Говорила еще какие-то глупости, а Уолтер слушал с непроницаемо серьезным лицом, понимая, что сейчас происходит примерно то, зачем она предусмотрительно просила ведро, только вместо джина и желчи ее рвет словами.
— Все? — спросил он, когда она замолчала.
— Да.
Если Уолтер что-то еще понимал в жизни, то все высказанное сейчас действительно принесет ей облегчение, а вот все, что он попытается ответить начисто сотрется из ее памяти к утру.
— Тогда давай спать.
— А утром ты меня выгонишь?
— Обязательно. Я бы и сейчас с удовольствием, но я слишком много выпил, — непроницаемо ответил он, пытаясь вытащить из-под себя одеяло не вставая.
Эльстер, целиком удовлетворенная его ответом, положила голову ему на плечо и уснула. Уолтер,
…
Утром Эльстер пожаловалась на головную боль и осталась спать. Уолтер оставил ей воды у кровати и пошел вниз.
Бекка ждала их в общем зале. Она каким-то невероятным образом умудрилась не испачкать платье, только сменила белые манжеты и нижнюю юбку. Стоя на лестнице Уолтер заметил, как она осеняет знаком Спящего какого-то пьяницу с самым благостным видом. Пьяница не уходил, что-то прочувствованно говорил ей и тянул руки словно в молитве.
Решив не дожидаться, пока Бекка достанет револьвер, он быстро спустился и подхватил мужчину под локоть.
— Хотите проверить, будет ли следующий Его Сон о вас более счастливым? — лучезарно улыбнулся он, выводя его на улицу. Кажется, мужчина даже не заметил, что он не сам вышел.
Уолтера устраивало. Хмыкнув вслед, он вернулся в паб.
Бекка смотрела на него с усмешкой, разбившей всю напускную кротость.
— И вам утречка светлого, — промурлыкала она, когда он подсел к ней за столик.
— Перестань делать такое лицо, как будто тебя только что из глухой деревенской Колыбели выпустили, — попросил он, оглядываясь в поисках подавальщицы.
И вместо подавальщицы наткнулся взглядом на стоящую в дверях девочку. Она стояла не двигаясь и исподлобья смотрела прямо на него.
Уолтер замер, чувствуя, как сжимаются зубы.
Девочке было не больше двенадцати. Высокая, с длинной шеей и неожиданно крупными ладонями, в невзрачном буром платье — обычная девочка-подросток, на которую Уолтер обратил бы внимание только если бы она обратилась к нему.
Но ее платье было изъедено черными подпалинами, еще тлеющими по краям. Одна коса сгорела наполовину, а второй попросту не было — половину головы покрывал отвратительного вида ожог, захватывающий лицо и спускающийся рваными краями на щеку.
Девочка молча подошла к их столу и стала за спиной Бекки.
— Эй! — кто-то тряс его за плечо. Уолтер поднял ошеломленный взгляд и увидел стоящую за его спиной подавальщицу. — Вы заказывать-то будете?
— Кофе, — прохрипел он.
— И завтрак на двоих, — скомандовала Бекка. — Ты себя в зеркало видел, привидение?
От мысли о еде горло обожгло желчью, но он только кивнул, соглашаясь с тем, что с голодовкой пора заканчивать.
Ни Бекка, ни подавальщица не видели девочку. Уолтер всегда знал, что в Эгберте живут эксцентричные люди, а Полуночники были постоянными персонажами анекдотов про невозмутимость, но не до такой степени, чтобы не обращать внимания на обгоревшего ребенка.
Он растерянно оглянулся — может, Джек все же не покинул его? Уж он-то точно может рассказать о мертвых людях.
Но Джека нигде не было.
Наркотики еще действуют? Двух недель не прошло.
Но девочку он точно никогда не знал, и никогда не боялся ничего, связанного с огнем.
«Один из пациентов, номер пятьдесят три, оказался живучим. Он пережил все навязчивые мысли и страхи, не наложил на себя руки… Утверждает, что слышит и видит мертвых».
«Допрашивал пятьдесят третьего пациента. Он сказал, что видит рядом со мной Кэтрин. Сказал, она говорит ему, что я должен спать»…