Мэллори
Шрифт:
Со стороны двора его закрывала дымовая труба. Зная, как тщательно действует Роулинс, Корридон не сомневался, что за домом наблюдают и с улицы. Поэтому, держась ближе к центру крыши, он пополз к гаражам. Предпоследний в ряду бокс оказался пустым. Корридон поднял раму и осторожно пролез на пыльный затхлый чердак. Потом спустился по лесенке, потихоньку приоткрыл дверь гаража и выглянул во двор. Роулинс и его спутник стояли к нему спиной, задрав головы, смотрели на окна второго этажа. Многие шоферы перестали мыть машины и с интересом наблюдали за происходящим. Корридон ждал. Все взоры были прикованы к дому, но он понимал, что первый же его шаг привлечет
Корридон отпрянул от щелки и замер, пока шаги Роулинса не стихли. Потом снова выглянул.
Роулинс исчез, зато другой полицейский явно собирался торчать здесь целый день. Корридон терпеливо ждал. Через несколько минут детектив повернулся к нему спиной и побрел в дальний конец двора. Корридон, не колеблясь, проскользнул в дверь и направился к улице, каждую секунду ожидая услышать позади себя окрик, с трудом удерживаясь от соблазна оглянуться. Однако ничего не произошло. Благополучно выйдя со двора, он ускорил шаги и двинулся по направлению к Гайд-Парк-Корнер.
На воротах в двухметровой зеленой стене висела табличка: «Чейни-Уок. Художественные мастерские».
Корридон помедлил секунду, огляделся по сторонам и вошел в ворота. Огромный асфальтированный двор был полон маленьких коттеджей с застекленными крышами. Номер «2а», крошечный, аккуратный домик с побеленными стенами, стоял в самом конце левого ряда, словно архитектор, задумав построить пятнадцать мастерских, нашел место лишь для четырнадцати, а последнюю стыдливо спрятал.
Корридон приблизился к выкрашенной в синий цвет двери и позвонил. Потом, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы, стал ждать. Он совершенно не представлял, что говорить сестре Мэллори, и рассчитывал только на свою сообразительность — сама внешность Энн подскажет ему нужные слова. Стоя под теплым солнцем, Корридон, будто взявшая след гончая, чувствовал растущее возбуждение.
Дверь открылась, и на пороге возникла молодая девушка. С первого же взгляда он испытал острое разочарование, ожидая почему-то увидеть кого-нибудь наподобие Риты Аллен. Но сестру Мэллори никак нельзя было назвать эффектной. Среднего роста, очень худенькая, с тонкими и слабыми руками. Ее широко раскрытые серо-голубые глаза смотрели прямо и приветливо, под скромным платьем угадывалось хрупкое тело. Все вместе взятое производило впечатление ранимости и беззащитности.
— Добрый день, — сказала девушка спокойным чистым голосом.
Ее лицо осветилось улыбкой. Казалось, она говорит Корридону, что он ей нравится, что она встречает его добром и верит, что ей отплатят тем же.
Охотничий азарт и самоуверенность слетели с Корридона, как шелуха, надежды на сообразительность развеялись в дым. Эта тихая наивная девушка с большими серьезными глазами выбила его из колеи. И у него вырвалось то, чего он никак не собирался говорить, — правда.
— Я разыскиваю вашего брата, Брайана Мэллори, — робко произнес он. — Вы ведь его сестра?
Улыбка дрогнула, лицо девушки омрачилось.
— Как, разве вы не знаете? — сказала она, будто сразу признав в Корридоне старого товарища. — Брайан погиб. Почти два года назад.
Глава 7
Гостиница «Эндфилд» на Брюэр-стрит явно не принадлежала к числу первоклассных. Вывески над входом, зажатым между фотоателье
За распахивающимися в обе стороны двухстворчатыми дверями начиналась крутая лестница, наверху которой зачем-то висел пыльный занавес из бусинок, противно гремящих на постоянном сквозняке. Занавес отгораживал от ступеней маленькое, темное, почти квадратной формы фойе с шестью креслами, тремя бамбуковыми столами и двумя чахлыми пальмами, растущими в тусклых медных горшках.
Административная часть находилась тут же рядом. На взгляд простого постояльца она состояла из вечно запертой двери с табличкой «УПРАВЛЯЮЩИЙ» и небольшой, но грозной надписью «Посторонним вход строго запрещен», и крошечного окошка, напоминающего железнодорожную кассу. Согнувшись в три погибели и постучав, вы могли обратиться в это окошко с просьбой о комнате, а после томительного ожидания получить и ключ, не видя при этом ничего, кроме черного корсажа, пыльного и плоского, и дряблых рук жены управляющего.
Расположенная неподалеку от кабинета управляющего дверь с табличкой «Комната отдыха. Только для проживающих в гостинице» вела в помещение даже еще более темное и унылое, чем фойе. Свет с трудом проникал в два маленьких окна, которые выходили на тыльную сторону зданий по северной стороне Чансери-Лейн, и в комнате отдыха царили полумрак и затхлость. К холодному пустому камину зябко жались азиатские ландыши, в самых темных углах притаились расставленные попарно, старые кожаные кресла. За бамбуковым столом возле одного из окон сидел Ян Шиманович, человек в черном берете.
Вот уже почти час Ян сидел в кресле, плотно сведя колени и опустив толстый подбородок на сжатые кулаки. Он предавался воспоминаниям. Так Ян проводил почти все свободное время. Вся его жизнь теперь заключалась в прошлом. Будущего у него не было. Он напоминал человека, страдающего неизлечимой болезнью, смерть которого могла наступить в любую минуту, без предупреждения. К такой перспективе он относился с полным безразличием, если задумывался о ней вообще. Думы его постоянно занимали два человека: Шарлотта и Мэллори.
О своей жене он сохранил четкие и прекрасные воспоминания. Стоило ему закрыть глаза, и она возникала перед ним ярче, чем в жизни. И сейчас, тоскуя в мрачной пыльной комнате, он видел перед собой ее образ: невысокая, крепкого сложения женщина, склонная к полноте, с мускулистыми ногами, широкими бедрами и спадающими на плечи волосами цвета вороного крыла. Шарлотте не было и семнадцати, когда они поженились. В тридцать пять она погибла.
Ян старался воскресить в памяти малейшие подробности каждого дня их совместной жизни. Он вспоминал и тяготы лишений, и простые скромные радости, вспоминал адский труд на купленной им — поляком в чужой стране — ферме. Он вспоминал отчаянные попытки вылезти из бедности, мужество и доброту Шарлотты. Он помнил каким гневом зажглись ее глаза, когда она узнала, что второй раз за двадцать пять лет Германия напала на Францию. Он ждал, что его призовут в армию, но враг прорвал линию Мажино, и маленькая ферма около Седана сразу же попала под власть гитлеровцев. Яна, конечно, посадили бы в лагерь, если бы Шарлотта не спрятала его и не держала в укрытии, пока не схлынула первая волна оккупантов. Именно у нее родилась мысль вместе пойти в ряды Сопротивления. Ян сперва колебался: это дело мужское, но она настояла на своем.