Мелочи жизни
Шрифт:
До тяжести в теле, до головной боли по утрам, до забытья...
Регине было страшно — она знала Шведова почти уже тридцать лет, много всякого бывало за эти годы, но никогда еще не видела она модельера в таком состоянии.
Никогда...
Даже не сняв плаща, Игорь Андреевич опустился за стол. Дверь тихонько приоткрылась. Думая остаться незамеченной, заглянула Регина. Однако Шведов заметил ее.
— Не пью я, не пью, — проговорил устало и безразлично.
— Что-нибудь опять случилось?
— Наводнение в Южной Франции.
— А Рим на юге Франции? —
— И в Германии тоже, — добавил Шведов.
— А при чем тут Германия? Мы же едем в Рим!
— Едем, едем... И наводнение ни при чем. И забастовка рабочих сталелитейной промышленности...
Регина взглянула на модельера испуганно. А он тем временем продолжал:
— ...И даже землетрясение в Гималаях. Хотя гималайского медведя жалко. Упал с дерева и сломал хвост...
— А разве у них есть хвосты?
— Бедняги. Неужели у них даже хвостов нет?.. Регина опустила глаза. Потом проговорила тихо:
— Игорь Андреевич, Машу не вернешь.
— Ты уже говорила об этом вчера.
— И вчера, и позавчера!
— Что ты хочешь?
— Чтобы вы поработали с девочками. Они провалят показы.
— Что провалят?..
— Показы.
— Ах, показы... Это очень серьезно — показы...
— Вы хотите, чтобы первая поездка в Италию стала последней?
— Сейчас ты меня напугаешь, я брошусь работать, забудусь, перестану переживать, а дальше Европа, красивые женщины... Глядишь, все и обошлось... — Шведов вдруг подмигнул Регине.
— А вы, конечно, предпочитаете смаковать свое несчастье, чтобы вам не мешали...
— Ты что-нибудь узнала?
— В каком смысле?..
Шведов посмотрел на Регину укоризненно.
— Ах, вы об этом, — догадалась Регина. — Ну с чего вы вбили себе в голову, что это ваш сын?!
— Какая разница!
— Что — какая разница?
— Какая разница, чей он сын!..
— Но я полагала...
— Ты знаешь, что такое возвращаться в пустой дом? — перебил Шведов. — Когда некому сказать: «Привет!» Когда не от кого услышать: «Ну наконец-то ты пришел! Я так волнуюсь!» Когда каждая комната встречает тебя темнотой и шорохами... И кажется, что там кто-то есть, а там пустота. Потому что все звуки в этой квартире издаешь только ты и только для себя... У меня когда-то была привычка. Уходя, я оставлял свет на кухне. Когда ночью вернешься, смотришь с улицы, вроде кто-то ждет... Я теперь опять оставляю свет... А!.. Что я тебе рассказываю... Это нельзя понять, это надо испытать... Слава Богу, что ты этого не знаешь! — Шведов так и сидел за столом в плаще.
— Яне знаю?!..
— Тебя ждет дома мама, — сказал Шведов уверенно.
— Она умерла. Три года назад. — Поймав растерянный взгляд Игоря Андреевича, Регина добавила: — Вы были в Мадриде.
— Прости.
— Неужели вам действительно интересно, сын он вам или нет?
— «Отец всегда неизвестен». Цитата, — пошутил Шведов мрачно.
— А если он жулик?
— А если он тоже один? Мне нужен сын, ему нужен отец. Все остальное не имеет значения!
— Тоже цитата?
— Мое, — раздалось в ответ угрюмое.
— Ну вы-то ему задолжали. Если он, конечно, действительно ваш сын.
— Еще не поздно расплатиться. Регина посмотрела на шефа с сомнением.
— Лучше поздно, чем никогда. Тоже цитата. Ладно. Что ты о нем узнала?
— Ничего. В московских гостиницах таковой не проживает.
— А Юганову ты звонила?
— Я звонила всем. Если всесоюзный розыск еще возможен — считайте, что его провели.
Шведов поднялся. Прошелся по кабинету.
— Игорь Андреевич, — рискнула напомнить Регина, — вы бы плащ сняли.
— Что?
— Плащ.
— А, да... — Модельер стянул плащ, бросил в кресло.
— Может, это и к лучшему? — сказала Регина.
— Что — к лучшему?
— Ну... Что он не нашелся...
— Может быть.
Шведов подошел к бару. Открыл. Достал бутылку коньяка. Налил.
— Вы опять?
— Это тебе, — Игорь Андреевич протянул рюмку Регине.
— Зачем? — Коньяк Регина тем не менее взяла.
— Боюсь, что в Рим вы отправитесь без меня.
— А вы?!
— А я... Я еду в Железноводск, — объявил модельер. Регина машинально выпила коньяк...
От лучших времен у поэта Вакарова осталось с десяток сборников стихов, вышедших в самых престижных издательствах столицы, и уютная двухкомнатная квартира в писательском кооперативе, расположенном внутри Садового кольца.
Квартира эта отчасти была вакаровским «последним шансом». В самом крайнем случае ее всегда можно было довольно прилично сдать за валюту какому-нибудь нуворишу, мечтающему жить поближе к центру, а самому перебраться в какойнибудь подмосковный дом творчества.
Эту « талантливую» коммерческую идею изобрел, конечно, не сам Александр Сергеевич — с некоторых пор таким образом существовала чуть ли не добрая половина некогда вполне преуспевавшего писательского сообщества...
Леночка Ползунова уютно устроилась в одном из вакаровских кресел.
Сам поэт, явно чем-то озабоченный, суетился радом.
— Да сядь, посиди. Не умру я без кофе. Лучше коньячку дай, — попросила Леночка.
— Леночка, у меня сейчас нет коньяка... Но я могу купить, если хочешь...
— Садись!
— Я же тебе сказал, меня ждут... В редакции... В журнале... Если не приду вовремя — обида. А ты же знаешь, как мне важно сейчас напечатать эту подборку...
— Глупости! Опоздаешь — подождут. Только уважать сильнее будут. А лучше совсем не приходи. Пусть думают, что ты в другой журнал отдал.
— Нет, Лена, я так не могу. Слава меня просил не опаздывать, он для меня две полосы оставил... Одного классика подвинул...
— Врет он все. Ну кто, скажи мне, кто сегодня пишет стихи? Да еще печатает их в журнале? Только ненормальные. Но ненормальных у нас с каждым годом все меньше и меньше. Вымирают. Скоро ты останешься единственный. И то только потому, что я тебя поддержу.