Мелочи жизни
Шрифт:
— Не смеши. Если по результатам оценивать — спасибо еще, что не вычитают!
— А вы поглядите вокруг: задаром же никто ничего не держит в принципе. — Инга снисходительно посмотрела на Машу. — Так что извините...
Так и не закончив фразу, она непонимающе подняла глаза к потолку, хмыкнула и ушла от такой самоочевидности в коридор.
— Ну правда же, Мария Петровна, — утешила Настя. — Наши плечи — они ж не для этого!
— Чьи это — наши? — удивленно воскликнула Маша. Костикова улыбнулась, подняв подбородок и трогая свою длинную, отнюдь не дешевую сережку.
— Ну наши, в смысле — женские!
Несколько
— А кстати, вот Антонине Павловне, например, или Софье Алексеевне, или химичке — им я бы так не сказала: «наши, женские плечи» — язык не повернется. Они потому что сами себя засушили давно. В отличие от вас!
— Мерси. — Маша невольно смягчилась, самую малость, но подействовало. — Мерси. Но эти приговоры безапелляционные... Они несправедливы, они не учитывают судьбу... ну ладно, это как-нибудь потом, не сейчас. Сейчас — разговор про тебя и про Ингу. Вкус, девочки! Вкус подгулял У вас. Я ведь не ожидала от 10-го «Б», что здесь могут найтись такие ценители серебряного века... да целых трое! И вот они выдают наизусть Гумилева и Александра Блока — причем нехрестоматийное, такое, что я сама не помню, мне даже стыдно стало... А Инга сидит и слюнявит, извини меня, такие картинки... Поскольку ты устроила их «презентацию»! В это самое время, в аккурат под Блока... Это какой же надо иметь вкус и как относиться к своим товарищам...
— Товарищи, между прочим, тоже тянули шеи! На трех уроках до вашего очень даже интересовались. Нет, зря вы так... Я понимаю — был бы это «Плейбой» или «Пентхауз»... Хотя тоже, между прочим!.. Но это же и вовсе другое! Тут сравнение западного секса и восточного... — словно освежая в памяти, Настя пролистнула страницы.
— Спрячь, сказано тебе! — истерично выкрикнула Маша. — Убери!
Дверь открылась, и свое место у косяка снова заняла Инга Бабич.
— Насть, — заунывно окликнула она подругу, — ну хватит уже, пошли. Пообещай, что мы запишем товарищей на плейер и каждое утро будем начинать с Блока.
— Точно! В порядке покаяния. «О Русь моя! Жена моя!»
Костикова запнулась... Легонько раздвинув ее и Ингу, в класс вошел Игорь Андреевич Шведов. В распахнутой дубленке, без шапки... Девицы уставились на него открыв рты. Между тем в глазах Маши была только паника, страх неминуемого разоблачения.
— Что случилось? — сипло произнесла она, уставившись на Шведова. — Чем обязана?
— Мое почтение, Марья Петровна, — просительно проговорил Игорь Андреевич. — Если вы заняты, я подожду... Опять, понимаете, племянничек беспокоит. Родители его далеко, в Торонто, я — вместо них, а он в двойках весь... — Шведов говорил уверенно и спокойно. Можно было подумать, что он искренен.
— Да, ситуация... В Торонто, значит? Девочки, вы свободны... до свидания. Только... — Маша быстро достала из сумки «Литературную газету» и замаскировала ею, прикрыла «ужасное» издание в руках Костиковой.
Настя ухмыльнулась.
— Даже не представляю, — оценивающе поглядывая на Шведова, проговорила Инга, — ив каком же это у нас классе «канадцы» учатся?..
— Что еще! — уже не в силах сдерживаться, повысила голос Маша. — Обсудите все по дороге! Мы попрощались!
— А что, Марь Петровна! Мы бы его и подтянуть могли... Ну, того мальчика. Чтоб родители, не расстраивались там, в Торонто. Хотите? — Настя
— О да, уж вы бы подтянули. Именно вы! Всего хорошего, девочки!
— До свидания... — хором пропели девицы и разочарованно покинули класс.
Проводив учениц ироничным взглядом, Шведов хотел было прокомментировать ситуацию, но, прижимая палец к побелевшим губам, Маша отдавала приказ помалкивать.
Выждав изрядно, она наконец еле слышно проговорила:
— Ну что еще за «племянничек»? Зачем?
— Внизу меня окликнула такая, знаешь, тонкогубая, с «халой» на голове. Ну и пришлось сочинить... — Игорь Андреевич приблизился к Маше. — Здесь я повторил только. А что? По-моему, талантливо?
— Это завуч! — побледнела Маша. — Ты погубишь меня. Значит, ей ты тоже наплел и про двойки и про Торонто?!
— Дай сообразить. — Шведов задумался. — Нет... Ничего такого из географии не упоминал, кажется. А что?
— А то! Перед манекенщицами выступай со своим художественным свистом! Перед филиппинцами и голландцами... А здесь — не надо, я очень-очень прошу. Ведь она пожелает лично помочь сынишке таких милых людей исправить его двойки! Ведь они случайные, ведь мальчик-то способный, просто он мается без родителей, которые исполняют свой трудный долг на чужбине... Понятно? И вот я должна назвать ей фамилию. Какую? И самого племянника она захочет видеть — как же, ведь у него такой интересный, прямо-таки неотразимый дядя!
— Отдаешь все-таки должное дяде? — Глаза Шведова смеялись, только глаза.
— Противно, когда это «должное» отдают все!
Маша выглянула за дверь: не маячит ли там кто-нибудь любознательный?
— Вот еще эти две... — продолжила она, плотно прикрыв дверь, — ...скороспелки; и моментально захотели пригодиться тебе... видят же — хозяин жизни... и мое обалдение от твоего прихода — боюсь, они его правильно истолковали, или почти правильно! А сейчас они, наверное, возле твоего «мерседеса» топчутся...
— Он уже старый и немодный!
— Игорь! Это школа, пойми, причем никакая не элитарная, а просто школа, сюда не подкатывают на иномарках!
— Каюсь, не повторится. Буду ее оставлять в начале переулка, у «Пирожковой»...
— Все равно! Твой, как они выражаются, прикид...
— Понял, — устало кивнул Игорь Андреевич. — В следующий раз буду одет в продукцию фабрики «Большевичка». И обут в калоши. Кстати, как правильно писать калоши? Через букву «к» или через букву «г»?
— Ты за этим пришел?
— Это немаловажно!
— Ну хорошо, давай серьезно! —Давай!
— Зачем ты явился? Что за экстренность такая? — Маша пристально посмотрела на Шведова.
— Правду?
— Правду.
—А не пожалеешь?
– Ну?!
— Соскучился, — уже не пытаясь шутить, просто сказал Шведов.
— И это все? И я должна верить? — В Машином взгляде, впервые за время этого визита, можно было прочесть что-то ласковое.
— Да уж, солнышко, ты поверь как-нибудь... допусти... прими как гипотезу. Потому что других причин у меня нет. — Шведов насупился, играя связкой ключей. Помолчав, он продолжил — агрессивно и с болью. — В школу — нельзя. У дома отираться, даже если машину оставлять за квартал, — тоже ни-ни! В сутках нет такого часа, когда разрешалось бы позвонить, когда можно поговорить без напряга. Ибо супруг у нас безработный теперь...