Мемуары белого медведя
Шрифт:
Публика задерживает дыхание, забывает хлопать и на мгновение застывает. Тысяча глаз со страхом глядит на белую медведицу Тоску, никто из зрителей не знает, что настоящую угрозу представляет не она. Разумеется, моя жизнь быстро закончится, если трехметровая Тоска нанесет мне своей сильной лапой хотя бы один удар. Но она не делает этого. Опасной ситуация может стать только в том случае, если нарушится гармония в ансамбле из девяти белых медведей, стоящих на заднем плане. Если кто-нибудь из них занервничает, огонек его нервозности разбудит тревогу в остальных медведях и в считаные секунды превратится в полыхающий костер, в котором сгорим мы все. Поэтому я держу под контролем каждого подопечного, в том числе тех, кто стоит за моей спиной. Все мое тело — одно сплошное
Публика полагает, что мою власть над хищниками обеспечивает хлыст. На самом же деле эта кожаная змея сравнима с безвредной палочкой в руке дирижера. Ни один музыкант в оркестре не боится, что тоненькая палочка ударит его или причинит ему вред, при этом она неизменно олицетворяет власть; возможно, ее секрет в том, что она всегда на шаг впереди остальных. То же самое можно сказать о моем хлысте по отношению к хищникам, с которыми я выступаю на цирковой арене.
Я самая маленькая, самая слабая и самая медлительная среди всех живых существ на манеже. Мое единственное преимущество состоит в том, что я заранее и точно улавливаю смену настроений своих партнеров по номеру. Если баланс между девятью медведями нарушится, если хотя бы двое из девяти набросятся друг на друга, физическая сила не поможет мне предотвратить драку. Поэтому я щелкаю хлыстом и кричу, чтобы отвлечь медведей, когда чувствую возникновение малейшей враждебности. В противном случае она возрастет так быстро, что пути назад уже не будет.
Девять белых медведей стояли на арочном мосту и напоминали веер из девяти змей на голове мифической Наги. Первая змея качалась, как маятник настенных часов, вторая издавала низкие горловые звуки. Каждая ждала своей очереди, чтобы получить сладкое вознаграждение.
Я выходила на сцену в ботфортах и короткой юбке, мои волнистые волосы были убраны в пучок. Мой рост составлял сто пятьдесят восемь сантиметров, никто не замечал, что мне уже за сорок. Именно мой сценический образ навел Панкова, директора нашего цирка, на этот номер.
— Миниатюрная девушка командует десятью огромными медведями. Вот это да! Аж мурашки по коже побежали! Нам нужен чувственный номер. Белые медведи куда крупнее бурых, а поскольку они белые, они кажутся еще больше, чем есть на самом деле. Они встают в рад и образуют высокую ледяную стену. Великолепно! — хохотнул он своим прокуренным голосом. — Ну, что скажешь? Доросла ли ты до такого уровня? Попробуй, не бойся! Даже если ничего не выйдет, я не уволю тебя. Работай уборщицей, это тебе знакомо. — Панков издевательски ухмыльнулся.
У меня не было опыта работы с белыми медведями, если не считать неудачной попытки, которая ознаменовала собой короткий, но незабываемый отрезок моей жизни. Тогда я дрессировала группу хищников и однажды была вынуждена принять в нее белого медведя. Я любила всех млекопитающих, однако популярные цирковые номера с хищниками нескольких видов никогда мне не нравились. Я не понимала глупости и тщеславия людей, которые бахвалились тем, что могут заставить тигров, львов и леопардов сидеть бок о бок. У меня такие номера вызывали ассоциации с государственными парадами, на которых маршируют пестро одетые национальные меньшинства. В благодарность за то, что им предоставляют политическую автономию, они обязаны участвовать в спектакле на тему культурного многообразия своей страны. В отличие от людей, хищникам группировка по видовому признаку помогает решать насущные проблемы. Виды взаимно дистанцируются, чтобы избежать бессмысленной борьбы и кровопролития. А люди заключают представителей разных видов в замкнутое пространство, воссоздавая подобие страниц зоологической энциклопедии. Я часто стыдилась того, что выступаю на сцене от лица скудоумного
Мой начальник и его начальник утверждали, что без белого медведя мой ансамбль хищников неинтересен. Оглядываясь назад, я понимаю, что они сами жили в своем политическом ансамбле, как хищники, и постоянно боялись, что их сожрут другие функционеры. После смерти Сталина в 1953 году стало тяжело предсказать, кого съедят следующим. Все догадывались, что времена частных цирков заканчиваются, и ощущали новую неуверенность. Никто не знал, сможем ли мы и дальше работать, как раньше, или же шторм снесет наш цирковой шатер.
В 1961 году три цирковые труппы — Буша, «Аэрос» и «Олимпия» — объединились и стали государственным цирком Германской Демократической Республики. Я надеялась, что государственный цирк откажется от смешанных номеров с хищниками, потому что их первобытная беспощадность не соответствовала образу современного государства. Но мое желание создать мирную львиную семью не нашло отклика. Все больше зрителей хотели наслаждаться выступлением нескольких видов хищников в рамках одного номера.
Когда Панков предложил поставить номер с белыми медведями, я еще не была уверена в том, что их можно считать такими же мирными существами, как львов. Кроме того, меня не покидало подозрение, что Панков намеренно пытается усложнить мне жизнь. Как бы то ни было, я решила принять его вызов.
На момент нашего знакомства мой будущий муж Маркус уже пережил апогей своей карьеры дрессировщика медведей. Я была давней поклонницей его номера с медведями: под руководством Маркуса медвежьи тела струились по арене легко и переливчато, словно частицы света. Когда я влюбилась в Маркуса, он переживал кризис. Я случайно оказалась на одной из его репетиций. Маркуса окружали практиканты, которые смотрели на него с обожанием. С аккуратно причесанными волосами, в английских штанах для верховой езды и элегантных сапогах он выглядел так, точно явился на выступление, а вовсе не на репетицию. Маркус держался как первоклассный профессионал, но я разглядела на его лице неуверенность и подступающий страх. Бурый медведь не слушался команд Маркуса, мне почудилось, что в медвежьих глазах мелькнуло презрение.
Бурые медведи запросто могут перестать обращать внимание на людей, если это покажется им целесообразным. Даже если бурый медведь оказывается с человеком в тесном помещении, он может вести себя так, словно находится там один. Своего рода мудрость зверей, вынужденных делить жизненное пространство с другими. Тем самым они избегают ненужных раздоров. Я слышала, что японские клерки, которые каждое утро ездят на работу в переполненных электричках, тоже владеют этой мудростью.
Но бурый медведь не может игнорировать того, кто его провоцирует. Маркус провоцировал медведя невольно, и это было большой ошибкой, которую не должен допускать ни один дрессировщик медведей. Неужели из всех присутствующих это заметила только я? Маркус находился в жизненном кризисе и перестал понимать медведей — при этом он открыл сердце человеку, чего не делал раньше. После репетиции я села на скамью рядом с ним, мы дышали в одном ритме, так что дистанция между нами сокращалась очень быстро. Прошло совсем немного времени, и наш союз внесли в государственный реестр записей актов гражданского состояния. Для меня это было второе замужество. Маркус промолчал, когда я рассказала ему о своей дочери от первого брака, которая жила у моей матери. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда я призналась, что мой бывший муж тоже был дрессировщиком медведей.
В предстоящем сезоне Маркус собирался поставить номер с кадьякским медведем. Новый медведь еще не акклиматизировался и угрюмо смотрел на нас, словно намекая, что и ухом не пошевелит хоть за целое ведро сахара. Если на репетицию приходил Панков, Маркус чаще щелкал хлыстом, чтобы происходящее больше напоминало рабочий процесс. День ото дня Маркус выглядел все неряшливее. Он являлся на репетицию босым, в темно-синем тренировочном костюме, старом и застиранном, даже не потрудившись причесать свои тонкие, влажные от пота волосы.