Мемуары белого медведя

Тавада Ёко

Я положила голову Тоске на колени и всхлипнула. Наконец-то я обрела подругу, с которой можно поделиться мучительными воспоминаниями детства. На вкус слезы напоминали сахарный тростник, так что было бы жаль, если бы я перестала плакать слишком быстро. Я заревела горше прежнего.

— Что с тобой? — спросил меня голос, длина волны которого была совсем не такой, как у Тоски-ного.

Светильник на тумбочке зажегся, и я увидела клетчатую пижаму своего мужа. Видимо, это был всего лишь сон.

— Тебе привиделся кошмар?

Мне стало неловко, я торопливо вытерла слезы ладонями.

— В детстве я боялась насекомых. Они-то мне и приснились.

— Боялась

насекомых? Муравьев и прочей мелкой живности?

— Да.

Муж расхохотался, сотрясаясь всем телом. Пижама засмеялась вместе с ним и пошла клетчатыми складками.

— Львы и медведи тебя не страшат, а муравьев ты, значит, боишься?

— Ну да.

— Что, и червяков тоже?

— Да. А больше всего пауков.

Понимая, что после такого будоражащего сновидения мне еще долго будет не уснуть, я решила рассказать мужу историю о пауке.

По соседству с нами жил мальчик по имени Хорст, мы с ним дружили. В отличие от других ребят, от Хорста всегда приятно пахло, правда, я не могла разобрать, чем именно.

— За вокзалом есть фруктовый сад. Пойдем туда воровать яблоки?

Мне было все равно, лжет он или нет, но идея мне понравилась, и я согласилась. В названном месте и впрямь располагался фруктовый сад, в котором зрели сотни кроваво-красных яблок. Ветви яблонь сплетались, образуя подобие купола, края которого свисали достаточно низко, словно были созданы специально для наших вороватых ручонок. Когда я поднялась на носки и попыталась со-рвать блестящее красное яблоко, прямо перед моими глазами возник паук на своем сетчатом лифте. Рисунок на его спинке выглядел как искривленное гримасой лицо. Это лицо открыло рот и зашлось в крике, да таком громком, что я подумала: «Сейчас оглохну!» Несколько секунд спустя до меня дошло, что кричал вовсе не паук, а я сама! Хозяин услышал вопль, примчался в сад и нашел там меня — девочку, которая лежала на земле без сознания. Он привел меня в чувство, а потом проводил домой, не упрекнув ни словом.

Через несколько дней Хорст предложил мне новую затею. На сей раз он задумал украсть сладости со склада при универсаме. Мы приблизились к складу и увидели, что перед его дверями сидит на цепи сторожевой пес. Он приподнял верхнюю губу и предостерегающе зарычал. Я сказала Хорсту:

— Если подойдем к нему, он нас укусит. Пошли домой!

— Ты что, боишься этого песика? — насмешливо сплюнул Хорст и устремился к дверям.

— Он тебя укусит!

Не успела я договорить, а пес уже впился зубами в его икру и затряс головой, не разжимая челюстей. Крик Хорста выцарапался на моих барабанных перепонках на всю жизнь.

Спустя какое-то время мы с Хорстом случайно проходили мимо того склада. У пса было хорошее настроение, он вилял хвостом. Его глаза говорили мне: «Погладь меня по голове!» Не раздумывая, я подошла и потрепала пса по загривку. Хорст растерянно наблюдал за мной.

Я читала мысли зверей так, словно они были выведены буквами на их лицах, и не понимала, что для других людей этот шрифт не просто нечитабелен, а вообще не виден. Кое-кто заявлял, что у зверей нет лиц, у них всего лишь морды. Я невысоко ценила то, что в народе называется смелостью. Если я понимала, что животное ненавидит меня, то убегала от него. Если же оно испытывало ко мне симпатию, я ощущала это совершенно отчетливо. Понять млекопитающих оказалось несложно. Они не красились и не притворялись. Я боялась насекомых, потому что не могла почувствовать их сердца.

Муж внимательно выслушал мой рассказ. Когда я замолчала, он с грустью произнес:

— А я вот перестал понимать звериные

чувства. Раньше я воспринимал их… ну, как предмет, который держу в руке. Как думаешь, эта способность вернется ко мне?

— Конечно! Просто сейчас у тебя сложный период. Пройдет время, и ты опять будешь в прежней форме.

Я выключила прикроватный светильник, будто хотела погасить свою нечистую совесть.

На следующий день мы с Тоской снова разучивали выход на арену, поклон и уход. Временами Тоска пристально смотрела в мои глаза, словно делая намеки. Похоже, мне не померещилось, что я говорила с ней. Мы и вправду переносились в некую сферу, расположенную между сферой животных и сферой людей.

Часов в десять утра появился Панков. В его бороде желтели остатки сваренного всмятку яйца, которое он съел на завтрак. Панков поинтересовался, как наши успехи.

— С вареньем не вышло, пробуем с медом.

— Ага. И в чем же будет заключаться номер с медом?

— Надеваем Тоске на спину крылья, чтобы она выглядела как пчела. Она переносит нектар от цветов к улью и что-то там делает, чтобы получился мед. В следующей сцене она превращается в медведицу и съедает мед.

Лицо Панкова помрачнело.

— Поставьте лучше какой-нибудь незатейливый акробатический трюк. Пусть Тоска танцует на шаре, ходит по канату, играет в бадминтон! Знаете, в чем проблема номеров с символической подоплекой? Нас могут упрекнуть в том, что мы кого-то иносказательно критикуем.

Чтобы успокоить Панкова, я заказала у него мяч для Тоски. Трехколесный велосипед обошелся бы слишком дорого, но на мяч я точно могла рассчитывать. Что до бадминтона, для него нам понадобились бы ракетки и волан. Вряд ли изготовить такой инвентарь для медведицы будет легко. А ходьба по канату? Канат я нашла, но, к счастью, Тоска не смогла по нему ходить. Я с самого начала возражала против этого, потому что задние ноги Тоски были слишком изящными по сравнению с остальными частями ее тела. От ходьбы по канату ее колени могли бы травмироваться. Вспомнив, что в русском цирке работают пудели, которые умеют ходить по канату, я взволнованно воскликнула:

— Если мы начнем подражать русским, то не сможем рассчитывать на собственное независимое будущее!

Мой голос прозвучал пронзительно. Муж прижал указательный палец к губам и прошептал:

— В каждой стене спрятано ухо тайной полиции. Мы действительно знали, что в цирке стоят подслушивающие устройства.

Мы с мужем спали и ели в нашем фургоне, цирковая контора тоже находилась в фургоне. Для репетиций мы пользовались большим помещением в соседнем здании. Кое-кто из коллег снимал комнату в городе и не ночевал в цирке. Мы с Маркусом были истинно цирковыми людьми, жили исключительно на территории цирка, будто не хотели покидать его ни на секунду. Честно говоря, я испытывала страх (который тщательно скрывала), что, окажись я со своим хорошо знакомым мужем за пределами цирка, я отнесусь к нему как к чужому. Медведи связали нас друг с другом куда сильнее, чем интимная жизнь.

Минул еще день, а мы по-прежнему топтались на месте. Едва открыв глаза утром, я начала мечтать о том, чтобы поскорее настал вечер. Когда солнце зашло, я быстро сжевала ломоть твердокаменного ржаного хлеба с куском сыра и в несколько глотков выпила стакан черного чая, после чего в ураганном темпе почистила зубы.

— Уже спать идешь? — удивился муж, который держал в правой руке коробку с игрой го, а в левой — бутылку водки и пачку сигарет.

— От всех сегодняшних размышлений у меня мозг завязался узлом. Думаю, через этот канат нам не перепрыгнуть.