Мемуары белого медведя

Тавада Ёко

После того, как я вышла замуж за Маркуса, давняя меланхолия опять завладела мной. Только возвращение на цирковую арену могло пробить дыру в облачном небе моей печали и поразить зрителей яркой синевой солнечного дня!

Заметив, что я долго молчу, Маркус с тревогой спросил:

— Ты о чем сейчас думаешь?

— Небо такое печальное, — отвечала я.

— Твоя Анна все время у бабушки, ты не видишься с ней. Разве вы друг по другу не скучаете?

Я удивилась тому, что мужу небезразлична моя дочь. Он продолжил:

— Почему бы тебе не навестить их?

— Некогда. Сам знаешь, у автобуса жутко неудобное расписание. Зачем мне думать о своем ребенке? Это ничего не

изменит.

После воссоединения двух Германий меня, вероятно, назвали бы плохой матерью, но в те времена матерей, вынужденных отдавать детей в государственные руки и встречаться с ними только в выходные, было очень-очень много. В силу специфики своих профессий некоторые матери могли не видеть детей иногда месяцами, и никто их за это не порицал. О материнской любви не говорили даже как о чем-то мифологическом. Церкви, в которых святая Мария с нежностью смотрела на ребенка, прижимая его к груди, стояли на замке. Когда религию перестали теснить, из линии горизонта над бывшей границей, точно фата-моргана, появился миф о материнской любви. Я сочувствовала Тоске, которую после падения Берлинской стены сурово критиковали за то, что она отвергла своего сына Кнута. Одни заявляли, что Тоска отдала его в чужие руки, потому что происходила из ГДР. Другие писали в газетах, что в утрате Тоской материнского инстинкта виноваты невыносимые условия труда в цирке восточного образца под типичным для соцстран стрессом. Слово «стресс» казалось мне неуместным. До воссоединения Германий мы не знали стресса, а знали только страдание. Понятие «материнский инстинкт» зашло так же далеко. Животным выращивать детенышей помогает не инстинкт, а искусство. У людей ситуация мало чем отличается, иначе они не усыновляли бы детей, принадлежащих к другим видам.

Возможно, огонек моего честолюбия снова затеплился потому, что я опасалась следующего приступа меланхолии.

— Заурядный номер на мосту или с мячом — это слишком просто для Тоски. Нам нужно придумать такое, чего никогда прежде не было на цирковой арене! — выпалила я.

Панков перестал накачиваться пивом и предложил поискать свежие идеи в книгах по этнологии или мифологии. Как правило, цирковые работники старались не умничать, чтобы не привлечь к себе внимание органов безопасности. Кроме того, они боялись испортить настроение зрителей излишней интеллектуальностью. Вот и Панков стремился вести себя так, чтобы все забыли, что он имеет ученую степень в области антропологии.

Нам с мужем дали отгул, Панков написал рекомендательное письмо, и мы отправились в городскую библиотеку, потому что цирковой библиотеки у нас пока так и не появилось. Мы нашли несколько книг, посвященных Северному полюсу, и погрузились в чтение.

Белые медведи долго не имели контактов с людьми и потому не могли предположить, насколько опасны эти низкорослые двуногие создания. Один медведь из любопытства приблизился к небольшому самолету, который приземлился неподалеку от него. Охотник-любитель вылез из самолета, спокойно прицелился в медведя и выстрелил. Было бы чудом, если бы смертоносный шарик не достиг цели. Охота на белых медведей стала популярным видом спорта, для которого не требовалось ни особой сноровки, ни готовности идти на риск. В то же время тем, кто хотел зарабатывать деньги на медведях, следовало ловить их живыми, а для этого требовалось определенное снаряжение и средства для их усыпления. Вопреки усилиям ловцов, некоторые пойманные медведи умирали от наркоза, другие — во время перевозки. В 1956 году Советский Союз запретил охоту на белых медведей, но США, Канада и Норвегия продолжали убивать их. Только в 1960 году охотники-любители застрелили более трехсот медведей.

Я

пыхтела от бессильной ярости, читая эти строки. Муж, вероятно, решил отвлечь меня и сказал:

— Как тебе такой вариант: ты переодеваешься ковбоем и делаешь вид, будто стреляешь в Тоску?

Из динамиков звучит запись выстрела, Тоска падает на пол и притворяется мертвой.

— Боюсь, это будет выглядеть смешно. А дальше что?

— Тоска внезапно встает и «съедает» тебя. Иначе говоря, жертва человеческого насилия воскресает и побеждает преступника.

— Не пойдет. Публика приходит в цирк не за соцреалистической моралью. Лучше покопаемся в мифологии.

Тогда давай читать книги об эскимосах!

Мы выяснили, что эскимосы (ну, или, по-другому, инуиты) знают многое о белых медведях, но ученые не особенно доверяют их рассказам. Именно из-за недостатка доказательств слова эскимосов не принимаются всерьез.

— Мы не ученые и можем принять на веру то, о чем говорят эскимосы.

— Да. В детстве я хотела быть зоологом, но теперь радуюсь, что не стала им.

В той же книге упоминалось, что, по мнению эскимосов, на время зимней спячки белые медведи затыкают себе задний проход пробкой.

— Как тебе идея для номера: Тоска на сцене затыкает себе задницу винной пробкой и с газами выстреливает ее в воздух?

— Фу, как неприлично! Сам такое показывай.

Некоторые эскимосы сообщали, что белые медведи путешествуют по морю, толкая перед собой льдины. Полагаю, это была проверенная стратегия охоты, которая позволяла медведям незаметно приближаться к добыче. Я вспомнила, как ловко Тоска пихнула мяч, едва я поместила его перед ее носом.

— А если так: ты садишься в коляску и Тоска возит ее?

Эта идея показалась мне совсем недурной.

— Ты считаешь, публика ожидает от нас такого распределения ролей? Я — младенец, Тоска — мать? Она как бы удочеряет меня?

— Основатели Римской империи пили молоко волчицы. Великую личность, способную на героические подвиги, должен усыновить и вскормить зверь.

— И все это в виде мюзикла: вначале показываем меня ребенком, который пьет медвежье молоко, а в конце я становлюсь императрицей. Как тебе?

— Хорошая мысль. Но мы с тобой ищем идеи, которые можно быстро реализовать. Вряд ли нам удастся за пару недель сочинить мюзикл.

Мы продолжили читать. Некоторые эскимосы утверждали, что подстреленные белые медведи прижимаются своими ранами к снегу, чтобы остановить кровотечение. Увы, для цирковой арены этот волнующий образ не подходил.

Многие эскимосы считали белых медведей левшами. Если бы мы установили на сцене декорации классной комнаты и Тоска выводила на доске слова, да к тому же левой лапой, вышел бы интересный номер. Обсуждая этот вариант с мужем, я предположила, что писать кириллицей Тоске будет тяжело, на что он возразил:

— Но ведь китайские иероглифы куда сложнее кириллицы. Тем не менее панды в Китае владеют ими, пусть и в упрощенном виде. Когда я рассказал Панкову о пишущих пандах, он заскрипел зубами от зависти и ответил, что это лишь пропаганда, точнее, пропанда-пропаганда китайского правительства, которое хочет оправдать свою письменную реформу. Я спросил, почему это пропаганда. Разве это не означает, что, если буквы содержат меньшее количество черт, их смогут писать и медведи?

— А он что?

— Настаивал на том, что панды не умеют писать. Мол, как бы ни упрощали написание букв, буквы — это буквы, а панды — это панды. Я стал размышлять, как же быть людям, если панды и вправду от природы умнее нас, и пришел к выводу: единственное, что нам пока по силам, — это скрывать данный факт от гостей из Кремля.