Мемуары
Шрифт:
Никогда я не видала такой мрачной фигуры. Я молчала несколько минут; этот страшный человек не внушал мне никакого доверия. Наконец я спросила у него, может ли он достать паспорт для особы, занесенной в список эмигрантов, но паспорт совершенно правильный, чтобы ехать на воды в Германию. Он ответил мне замогильным голосом:
— Отчего же нет?
— Но что же нужно для этого сделать?
— Я приду сообщить вам это
— Кто же это такая? — спросила я.
— Принцесса де Тарант.
Я дала ему в этот первый его приход луидор; он поклонился мне с такой преувеличенной улыбкой, что я не могла удержаться от гримасы отвращения. На следующий день он принес мне необходимые бумаги и сказал мне, что г-жа де Тарант должна будет пойти с ним к нескольким ремесленникам в ее квартал, чтобы пригласить их свидетелями. У нее была свобода выбора. Пришлось подчиниться этой формальности, и я дала ему в этот второй визит два луидора.
Через несколько дней он принес мне паспорт и попросил г-жу де Тарант отправиться с ним в префектуру. Хотя все это было законно, мы не могли не испытывать некоторого страха. Г-жа де Беарн предложила мне пойти подождать г-жу де Тарант на набережной перед префектурой. Мы стояли там около часу, чувствуя настоящую тревогу. Наконец она появилась, к нашему большому удовольствию, и паспорт был выдан по всем правилам, с подписями властей и между ними подпись Талейрана. Я щедро оплатила эту важную услугу.
Братья Полиньяк были арестованы. Идали была освобождена и получила разрешение посещать каждый день в тюрьме своего мужа. Ее кузина, г-жа де Бранкас, провожала ее. Двор в Тампле бывал полон народу, выказывавшего самое горячее участие жертвам. Их перевели в Консьержери; у ворот тюрьмы стало еще более собираться публики. Идали и ее кузина передавали мне, что каждый раз, как они приезжали, народ бросался к ним с расспросами, нет ли какой надежды, и выражал им самое трогательное участие.
За несколько дней до суда заключенных собирали ё течение дня в одной камере; стража была с ними и стояла у двери. Однажды вечером г-жа де Полиньяк, ее кузина и г-жа Моро были у заключенных; младший из братьев, Жюль де Полиньяк, ходил по камере и вдруг сказал, показывая на стражу:
— Эти господа плохо обращались с нами, когда мы были в Тампле; с тех пор же как они лучше нас узнали, они смягчились; я держу пари, что, если бы они остались с нами два или три месяца, я мог бы приказывать им.
При этих словах чины стражи сняли шляпы.
Жюлю5) тогда было двадцать два года, и он обладал самым красивым лицом в мире.
Начался процесс. Заседания суда продолжались с семи часов утра до четырех или четырех с половиной вечера. Ответы заключенных были великолепны. Они высказывали свою верность законному монарху с тем благородным мужеством, которое заставляет дрожать преступление и лишает его всякого оружия. И судьи потеряли голову. Зала была наполнена стражей, чтобы поддерживать порядок. Аудитория была сильно тронута мужественною верностью жертв и возмущена коварными и вероломными вопросами судей, которые,
Все задрожали от негодования, когда услыхали на последнем заседании смертный приговор Жоржу, Ко-стеру Сент-Виктору, Пико, слуге Жоржа, маркизу де Ривьеру, Арману де Полиньяк и двадцати другим. Пико подвергали различным пыткам: прикладывали раскаленное железо к подошвам, ломали пальцы на руках, чтобы заставить открыть его, где живет его хозяин. Он не предал его.
Мешки золота, которые ему предлагали, он отверг с презрением. Он разделил тюремное заключение с Жоржем, также был судим и рассказал судьям, в присутствии публики, обо всех жестокостях, которые были произведены над ним.
Жюль де Полиньяк был приговорен к десяти годам тюрьмы, но, когда он услыхал, к чему присудили его брата, он пожелал умереть за него или, по крайней мере, умереть вместе с ним. Арман противился этому проявлению братской преданности. Между ними произошел такой трогательный спор, что вся аудитория плакала. Они стояли, сжимая друг друга в объятиях. Жюль решил умереть, но неумолимые судьи ничего не изменили в своем приговоре.
Бедная И дал и была ошеломлена. Мой муж вернулся с последнего заседания полный отчаяния. Он вошел в гостиную с таким печальным выражением лица, что нас поразило это, и сквозь слезы он рассказал нам про зрелище, на котором он только что присутствовал. У меня была семья Турцелей. Г-жа де Сент-Альдегонде, обладающая очень открытым характером, бросилась к нему на шею, говоря:
— Какой вы достойный человек!
Г-жа де Полиньяк была вынуждена обратиться к г-же Бонапарт. Она просила ее доставить ей возможность обратиться к первому консулу с просьбой о правосудии для ее мужа. Она рано утром поехала в Сен-Клу. Войдя к г-же Бонапарт, она лишилась чувств. Та отнеслась к ней со всей добротой. Она поместила ее в зал, где должен был проходить первый консул, предложила ей и даже умоляла ее упасть на колени перед ним и обратиться к нему с титулом, которым он облек себя.
Идали согласилась на все, чтобы спасти два дорогих для нее существа. Когда показался первый консул, она упала перед ним на колени и сказала с выражением глубочайшей печали:
— Государь, я прошу правосудия для моего мужа. Он посмотрел на нее с удивлением и, не поднимая ее, ответил:
— Как можете вы просить помилования: он принадлежит к числу тех, кого послали убить меня.
При этих словах она с силой поднялась.