Меншиков
Шрифт:
Уже одно то, что северный берег Финского залива и Аландские острова оставались в руках у шведов, грозило в будущем большими осложнениями для России. А в Лифляндии важна была Рига, запирающая устье Двины. Приобретение этого порта, особенно разбогатевшего во время войны, превращало Двину в один из важнейших торговых путей, не говоря уже о том, что она представляла надёжную границу С Польско-Литовским государством.
Чтобы побудить шведов к уступкам, снова были посланы боевые корабли. Были высажены десанты. На виду у английского флота, князь Михаил Голицын разбил шведскую эскадру возле острова Гренгам.
«Правда,
После этого шведы стали уступчивее, дело умиротворения заметно ускорилось. Но вместе с тем приближалась и осень. Петра стала беспокоить мысль: а не о продлении ли времени только хлопочут шведы? Не водят ли они за нос пустыми разговорами?
Действительно, делая до сих пор уступки за уступками, шведские уполномоченные вдруг обнаружили решительное сопротивление уступить Выборг. Получив об этом уведомление, Пётр встревожился, написал Остерману и Брюсу, чтобы они предприняли всё, что могли, для удержания Выборга, но, «искренне желая окончить войну», разрешил, «чтоб из-за этого не разрывали переговоров и уступили бы в случае последней крайности»… «впрочем, — приписал, — я еду к вам сам».
Послав курьера с письмом, Пётр отправил вслед за ним Ягужинского, поручив ему подробно объяснить свою волю Остерману и Брюсу, помочь им в ведении переговоров.
Тем временем Остерман объявил шведским уполномоченным, что получил от государя повеление рвать переговоры и выехать из Ништадта, если Выборг не будет уступлен и мирный договор не подписан ими в двадцать четыре часа.
Шведские уполномоченные не решились на это, и… 30 августа 1721 года мирный договор был подписан.
Обер-прокурор сената граф Павел Иванович Ягужинский приехал в Ништадт слишком поздно…
Пётр был на пути к Выборгу, когда покрытый пылью курьер привёз ему подлинный только что подписанный акт.
«Сего моменту, — писал Пётр на радостях командору Синявину, — получили мы ведомость, что всемилостивый господь-бог двадцатиоднолетнюю войну пожелаемым благополучным миром окончил, который заключён в прошлом месяце в 30 день. И тако, прошедши троевременную школу [89] так кровавую и жестокую к весьма опасную, ныне… такой мир получили, с чем вас поздравляем».
89
То есть школу, в которой он слишком долго просидел. «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно, — писал Петр позднее Василию Лукичу Долгорукому, — но наша школа троекратное время было (21 год), однако ж, слава богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно».
Наскоро распорядившись о прекращении военных действий, Пётр сел в маленькое судёнышко и без всякой свиты поспешил в Петербург.
В это серое, спокойное сентябрьское утро на Троицкой набережной было пустынно. Сырой ветер в бесцельном удальстве крутил жёлтый лист на дороге. Пахло водорослями, увядающей зеленью; серо-свинцовые волны мерно плескались о берег, лизали сваи. Сады за серыми хоромами, пёстрыми домами, белыми мазанками пожелтели, поредели; ярко алели черепичные крыши.
В
К запевалам в меру и в лад приставали и. сливаясь, сходясь, зычно вторили им голоса:
Вот и ахай, казнись, дядя, На себя теперя глядя!Подхватывали, выделялись заливистые подголоски и выносные:
И-эх-х, давай, тяни, ворочай, Был крестьянин, стал рабочий!Мерно ухали бабы.
И никто бы не обратил внимания на стройную маленькую бригантину, которая быстро скользила к берегу под снежно-белыми парусами, качаясь и кланяясь на крутой серо-белесой волне. Но в виду пристани Пётр приказал: беспрестанно палить из всех трёх пушек, трубачу стать на нос — трубить «сбор».
Что это значит?
На берегу зашевелились, забегали. Моряки рассмотрели вымпел на мачте:
— Государь!
Дали знать кому следует. Повалил народ. Появились кареты. Кто-то выкрикнул:
— Мир?!
И… значение выстрелов стало мигом понятным.
— Ура-а-а! — прокатилось по пристани.
Полетели вверх шапки. Загремели, словно откликнувшись, пушки с крепостных бастионов. Из «Австерии» торопливо выкатывали бочки с пивом, вином…
— Здравствуйте, православные! — стоя на помосте, раскланивался на все четыре стороны Пётр. — Толикая долговременная война закончилась, — зычно выкрикивал он своим сиповатым, простуженным басом, — и нам со Швецией дарован вечный, счастливый мир! — Зачерпнул ковш вина. — За благоденствие России и русского народа!.. Ура!
— Ур-ра-а!! — густо загремело на площади, раскатилось по прилегающим улицам, переулкам, снова вернулось к помосту и вновь раскатилось.
С крепости ударили из всех пушек. Выстроенные к этому времени на площади полки дали три залпа из ружей. Люди обнимали друг друга.
— Сподобил господь!
По городу с известием о мире поскакали драгуны и трубачи с белыми через плечо перевязями, с знамёнами, лавровыми ветвями в руках.
На рейдах флаги расцвечивания в знак торжества взметнулись над палубами кораблей. Всюду воцарилось праздничное, бурное оживление.
17
В три приёма праздновалось заключение мира. В первый раз — наскоро, через несколько дней по получении переведённого на русский язык текста договора…
У Александра Даниловича — вот же как кстати! — празднование заключения мира совпало и с семейным торжеством — обручением молодого польского графа Петра Сапеги с старшей дочерью князя, десятилетней Марией. Двойной праздник! Действительно «кстати»!..