Меншиков
Шрифт:
— Ты меня, как сенатора, вон не вышлешь! — горячится Шафиров. — Указ о выходе сродникам к тому не следует! Я почтой пожалован по его императорского величества указу, — обращается он к сенаторам, — как Виниус и его сын, о чём известно и графу Головкину и князю Меншикову. Этого дела без именного указа решить невозможно!
Головкин — давнишний враг Шафирова. Потирая руки, он заявляет:
— Такого именного указа нет. Дело это решить можно, и тебе, Пётр Павлович, выйти вон надобно.
— Да что там разговаривать долго! — говорит Скорняков-Писарев горячо. — Надобно
Обер-прокурор знал, что требовал. Указ об учреждении сената с ясно и чётко очерченным кругом его прав и обязанностей был выработан самим Петром. От доложенного ему проекта указа Пётр почти ничего не оставил. Четыре раза проект переписывался канцеляристами кабинета и каждый раз снова испещрялся вставками и многочисленными поправками самого Петра. Преступать любой указ, а этот тем более — значило подвергать себя жесточайшей опале. Тольке в состоянии крайней запальчивости, окончательно утеряв контроль за своими поступками и словами, Шафиров мог ринуться по такому опаснейшему пути.
Помимо незаконной выплаты жалованья своему брату, Шафиров был обвинён обер-прокурором также и в том, что «не относясь никуда, наложил сам собою на письма и все пересылки излишнюю таксу», что «в деньгах почтовых не отдавал отчёта», а посему «он всё то похищал от казны».
И было тогда «великое шумство» в сенате.
Для решения дела ждали возвращения государя.
19
Начальник олонецких заводов, генерал-поручик-от-артиллерии Генин, докладывал Александру Даниловичу:
— В олонецких местах по реке Выгу поселились отшельники, и образовалось здесь великое раскольничье пристанище. А начальником над ними теперь состоит Данила Викулин…
— Ладно, ладно! — нетерпеливо прерывал его Меншиков. — Ты, Виллим Иванович, лучше скажи: добрый ли это народ, можно ли их определить к государеву делу и что они могут работать?
— Да я их, Александр Данилович, уже определил, — докладывал Генин, — на весь повенецкий завод известь ломают.
— Добро! — соглашался Данилыч. — Пусть веруют как хотят, только бы делали дело.
— А для обороны от присыльных людей, — продолжал Генин, — держат они у себя три пушки медные, довольно пороху, пищалей, бердышей. Пашни пашут и скот держат. Поставили на братской стороне конский двор, а у сестёр — коровий. Посредине монастыря стену воздвигли, обнесли оградой весь монастырь. Мужчины живут на своей стороне, женщины — на своей, а между ними стена…
— Ну, об этом, Виллим Иванович, после, — хитровато улыбнулся Данилыч. — Знаю я эти «стены»!.. Ты о заводских делах говори!
— Подожди, Александр Данилович, — постукивал концами пальцев по столу генерал, — всё доложу по порядку…
И вот в тысяча семьсот втором году, — продолжал Генин ровным, размеренным тоном, — разнеслась страшная весть, что государь идёт из Архангельска к Варяжскому морю! Проложили-де солдаты прямую дорогу через Выг, пустыми местами!.. К смерти начали готовиться братья
— Чёрт те что! — возмущался Данилыч. — Это от Аввакума!.. «Хотя и бить станут, и жечь, ино слава господу богу о сём. Почто лучше сего? С мученики в чин, с апостолы в полк, со святители в лик!» Так, что ли? Генин смеялся:
— Ты меня, Александр Данилыч, совсем уже за раскольничьего начётчика принимаешь!
— Да за кого там ни принимай, а «выговский толк» ты, Виллим Иванович, видно, постиг до корней.
— Нужно для дела, ну и… «постиг», — слегка развёл локти, пошевелил пальцами Генин.
— Когда государю доложили, что по Выгу раскольники живут, — говорил Меншиков, — он сказал: «Пусть живут. Мне дана власть над народом, но над совестью его я не властен». Только спросил: «Каковы люди: честны ли, прилежны ли?» И когда ему доложили, что и честны и прилежны, он так сказал: «Если они подлинно таковы, то по мне пусть веруют во что хотят, и когда уже нельзя их отвратить от суеверия рассудком, то тогда, конечно, не поможет ни меч, ни огонь. А быть мучениками за глупость — ни они не достойны той чести, ни государство от того пользы не будет иметь». Знают староверы выговские об этом? — спрашивал Меншиков.
— Знают, — отвечал генерал. — Разнеслась эта весть по всей пустыни.
— Значит, Виллим Иванович, чтобы они охотой работали, указ надо дать?
— Да, надобно, Александр Данилович, подтвердить: молитесь-де как хотите, только прилежно работайте!..
И дан был указ:
«Ведомо его царскому величеству учинилось, что живут для староверства разных городов люди в Выговской пустыни и церковные службы отправляют по старопечатным книгам; а ныне его царским величеством для умножения ружья и всяких воинских материалов ставятся два железных завода, и один близ Выговской пустыни; так, чтобы они в работы к этим заводам были послушны и чинили бы по возможности своей всякое вспоможение, а за то царское величество дарует им свободу жить в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы церковные отправлять».
«И от этого времени, — говорили старцы скитские, — начала Выговская пустынь быть под игом царской работы».
Но благодаря этому «игу» олонецкие раскольники цолу-чили сильнейшего защитника — князя Меншикова. Решительно отвергающий всё, что в какой-либо мере ограничивало возможности выполнения любого замысла императора, Меншиков готов был пойти на любые уступки раскольникам, лишь бы так, как положено, двигалось твёрдо решённое Петром дело строительства новых заводов. Выговецким раскольникам позволено было избрать из своей среды старосту и при нём ещё одного выборного, которые бы обязаны были «оберегать новопоселенных людей, доносить, какие им для расселения и в прибавку надобны земли, угодья, того для, чтобы заводское государево дело множилось и росло, и в разброде от нужд не было опасения остановки Павенецким заводам».