Меншиков
Шрифт:
— Посланные мной партии донесли, — докладывал Меншиков военному совету, собравшемуся накануне баталии, — что неприятель за рекой Просной стал лагерем в крепких местах с твёрдым намерением дать нам генеральную баталию. Против нас семь тысяч шведов, в том числе четыре тысячи конницы и три тысячи пехоты, стоят они в середине под командой воеводы киевского — Потоцкого и процкого воеводы — Сапеги — на флангах.
Я предлагаю: учредить наши полки в две линии. На правом крыле встану я с русскими, на левом — вы, ваше величество, — поклонился в сторону короля, — с саксонцами.
Далее Александр Данилович изложил свой план построения боевых порядков полков. Предложил: все батальоны расположить а колоннах поротно, в затылок друг другу; кавалерию оставить в резерве для удара во фланг, когда дрогнет противник; впереди боевого порядка пехоты рассыпать стрелковые цепи — по отделению от каждой роты, не более, с задачей — завязать бой.
Исход боя решит штыковая атака, это твёрдо знал Меншиков. Стало быть, полагал он, пехота должна наступать в сомкнутых, сплошных линейных строях и атаковать противника «волнами» до полного его сокрушения. Боевую мощь полков он, по примеру Петра, основывал только на силе штыка, огню (из гладкоствольных, недальнобойных и нескорострельных по тому времени ружей) он отводил в сражении — этом самом решительном средстве войны — второстепенную роль.
Закончив доклад, Александр Данилович предложил: наступление начать артиллерийской стрельбой завтра с полудня.
С планом Меншикова военный совет согласился.
Август молчал. Накануне он полдня уговаривал Меншикова отложить наступление, исчерпал все доводы, убеждения, но… Александр Данилович был непреклонен.
— Столько времени гнаться за неприятелем, — возражал он, — подойти к нему вплотную — и не помериться силами!.. Нет, ваше величество, воля ваша, не желаете — атакую один, чем бог послал, а без баталии не уйду. Такова, я знаю, и воля моего государя.
— Что с ним? — спрашивал после Меншиков своих генералов Боура, Ренне.
— Напуган, — ухмылялся Ренне, — столько натерпелся, бедняга, от шведов!..
— Н-да-а… — тянул Боур, — ни единой победы, одни поражения! Конечно, боится!
На другой день в два часа пополудни начался артиллерийский обстрел.
Александр Данилович стоял на пригорке. Сзади — коновод с жеребцом. Рядом — конные ординарцы.
— Стрелять, пока хватит пороховых картузов! — командовал Меншиков. — Всеми батареями! Беглым!..
Было видно, как ударяли ядра и веерами поднимались вверх сучья от разбитых фашин, щепки, обломки, чёрные комья болотной земли.
Меншиков наблюдал. Оглядываясь на свой левый фланг, морщился.
— Скачи! — не вытерпев, ткнул кулаком в голенище драгуна, другой рукой махнул в сторону левого фланга. — Жидкий горох! Передай Телегину: голову оторву!..
Второй час длилась артиллерийская подготовка. Шведы прижались.
— Раке-е-ту! — подал команду Данилыч.
Пушки замолкли.
В передовых стрелковых цепях дружно защёлкали ружейные выстрелы. Бой завязался.
И сразу кто-то «сообразил», бросил в лоб неприятелю несколько эскадронов польских драгун.
— Что-о?!
Очередной его ординарец пригнулся к шее коня, поскакал, сломя голову вниз.
Но шведы уже поднялись. Мардефельд, учтя обстановку, перешёл в контратаку.
А драгуны растянулись по мокрому, чавкающему под копытами полю, передние заплясали на месте, задние зарысили, подтягиваясь к головным, но… подстроиться не успели. Шведы, штыки наперевес, уже подбегали к передним рядам.
Драгуны начали поворачиваться «налево кругом», но в этот момент сквозь их жидкие, словно танцующие на месте, ряды, начали продираться навстречу контратакующим шведам русские пехотинцы.
И сразу завязалась жестокая рукопашная схватка.
Отрезанные друг от друга драгуны — видно было — начали метаться по полю, вносить расстройство в ряды русских солдат.
— Иэ-э-эх! — выкрикнул Меншиков, скрипнул зубами. Не выдержал — слишком страшна была эта минута! — вскочил в седло, взял сразу с места в карьер, птицей понёсся с пригорка.
Подскакал к самому центру. Рявкнул:
— Спешиться всем!
По цепи вправо и влево раскатисто повторили, понеслись ординарцы. Сам спрыгнул с коня, выдернул шпагу.
— Ура-а-а! — закричал, вращая белками, повёл за собой и драгун и пехоту. — Ура-а-а-а!!
Его оттащили, но пехота и драгуны за нею пошли.
С той и другой стороны тяжело катились навстречу друг другу плотные цепи-ряды. Зашевелилось всё поле. Солдаты сбились в плотную массу — и шведы, и русские; как бы раскачиваясь, они пятились то туда, то сюда, а к ним, уставя штыки, всё подходили и подходили с обеих сторон новые плотные цепи.
Шведы бились спокойно, упорно…
Уже с обеих сторон были введены в бой вторые резервы, яростная рукопашная битва не утихала. Жесточайший, крепкостоятельный бой кипел уже третий час кряду. Поле было сплошь устлано трупами, а победа всё ещё не клонилась ни в ту, ни в другую сторону.
Её нужно и пора уже было «склонить». Пора!.. Он угадывался, он проникал уже в самую душу, этот желанный, решительный, сокровенный момент!
Чем склонить?
И Меншиков, угадав, почувствовав переломный момент, решился на крайнюю меру: бросил в бой последний резерв — конную группу Ренне, укрытую за своим правым флангом.
И вот этот-то новый лихой фланговый удар и решил исход боя. Измотанные непрерывными атаками русских, шведы не выдержали стремительного натиска свежих драгунских частей — дрогнули, побежали. Их пехотинцы пытались пробиться к укрытиям, кавалеристы — прорваться к дорогам. Но только немногим шведским конникам удалось спастись бегством, а из пехоты ни один не ушёл. Весело и густо гремело и катилось «ура-а-а!», серо-зелёные мундиры метались по полю, носились лошади без ездоков…
Меншикову сдались в плен: сам командующий, генерал Мардефельд, 4 полковника, 6 подполковников, 5 майоров, всего 142 офицера; унтер-офицеров и рядовых около 1800 человек. Кроме того, им был захвачен обоз — 10000 подвод Августу сдалось всего около 800 человек.