Меншиков
Шрифт:
На другой день были пойманы в обозе и взяты в плен польские воеводы Потоцкий и Сапега.
«Господин полковник! — доносил Меншиков Петру с поля боя. — Неприятеля мы нагнали, он ожидал нас при Калише с намерением дать баталию, порядочно укрепив себя за три дня. В 18 день сего месяца мы дали, с ним полную баталию и одержали счастливую викторию».
«Получили мы от вас, — отвечал Пётр, — неописанную радость о победе, какой ещё никогда не бывало. С чем вашу милость наивяще поздравляю. Всех генералов,
— Мне везёт, — ворчал Август. — Никак не скажешь, что я предоставлен сам себе. Никогда ещё от меня не требовали столько, сколько теперь, — и шведы и русские. Разумные требования — дело хорошее. Однако вызывает уныние то. что расхлёбывать кашу с этой «чудесной» победой придётся, по-видимому, мне одному. Скажем так, — разглагольствовал он в кругу близких людей, рассчитывая, видимо, на их исключительную наивность, — вот два хорошо воспитанных человека, каждый из них охотно жертвовал ради другого своими планами, каждый во всём уступал другому…
И оказывается, что они постоянно… как бы это сказать? — стесняли друг друга, что ли. Ведь теперь так получается! Понимаете вы моё положение?
Действительно, положение Августа было далеко не завидным: от Петра отстал и к Карлу не пристал.
Как воспримет его новый союзник битву под Калишем?
Эта мысль приводила в уныние обычно жизнерадостного, беспечного короля. «За двумя зайцами погонишься…» — думал. Пытался прикидывать: как же всё-таки выйти из создавшегося более чем щекотливого положения?..
Решил пригласить великого искусника в решении подобных «тонких вопросов» бискупа Куявского, посоветоваться, что предпринять.
В одном из полузаброшенных помещичьих домов король принял епископа.
Разговор не клеился. Августу хотелось, чтобы первым начал епископ.
Пусть как угодно, но… только бы начал… Он первым говорить «об этом» не в силах!.. Уставился в одну точку.
Тучный, но довольно подвижной епископ, незаметно перебирая ногами под длинной, обширнейшей рясой, как бы плавал перед столом и… тоже молчал.
Это злило Августа.
«Бестия! — думал. — Наслаждается моим затруднением. Ведь прекрасно знает, зачем я его пригласил. Видимо, ждёт, чтобы я со всей ясностью дал ему понять, что я считаю возможным и на что пойти не могу. Ждёт и… молчит. Но ничего, подожду и я».
Наконец бискуп подсел к королю. Пышущее здоровьем лицо Августа стало рассеянным, бискуп внимательно следил за ним своими маленькими, заплывшими глазками.
— Думаю, ваше величество, что Карл вряд ли будет нами доволен, — произнёс епископ тихо, но смело.
Лицо Августа сохраняло непроницаемость, Скомкав край скатерти, он щипал своими сильными пальцами бахрому, легко обрывал, как тонкие нити,
— Полагаю, ваше величество, — продолжал епископ, — что Карла нужно бы было задобрить. Несомненно, это самый лучший, если не единственный, путь, который по крайней мере даёт надежды на ограниченный успех. — Погладил пухлой рукой край стола. — Надо загладить наше невольное прегрешение…
— Загладить? — как бы внезапно очнувшись, спросил Август. — Как? Чем?
— Есть один способ, — ответил епископ и, хитро хихикнув, пристально взглянул в глаза Августу. — Может быть, вы, ваше величество, этот выход уже и нашли? — и снова пытливо заглянул в глаза королю.
— Нет, — ответил совершенно искренне Август, удивлённый значительными взглядами бискупа. — Нет, нет!..
Хитрая улыбочка снова тронула пухлые губы епископа, он развёл руками, приподнял плечи и отчётливо зашептал:
— Нужно, ваше величество, вернуть шведскому королю генерала Мардефельда и всех, кто вместе с ним был взят в плен. Вернуть немедля. А там, — потёр руки, — видно будет. Во всяком случае, я решительно не могу понять, почему нам нужно убиваться.
Король слегка склонил голову, и по лицу его было видно, что он хочет вникнуть в каждое слово.
— Да, возможно, что вам, ваше величество, придётся лично говорить с Карлом… Объяснить ему невольность вашего прегрешения… даже… может быть… и откупиться, — подбирал слова бискуп. — Но, это потом, а теперь…
— А теперь! — Широко улыбнулся, обнажив ряд крупных белых зубов. — Прекрасная мысль!.. Но… — поморщился. — Мардефельд и все остальные — они же у Меншикова?
— Да, да, — кивал бискуп, — их нужно от него получить.
Август встал, прошёлся по комнате.
— А как, по-вашему, это сделать? — спросил, внезапно остановившись против епископа. — Думаете, Меншиков, так вот, — помахал кистью руки, — легко их и отдаст?
— Я этого не думаю, — произнёс епископ, подчёркивая слова. — Полагаю, что надо будет его настоятельно просить отдать всех пленных вам. Хотя бы под тем предлогом, что вы, ваше величество, — скорбно вздохнул, смиренно сложил руки на животе, — сами были в бою и… пленные необходимы для поддержания вашей чести.
Король отрицательно мотнул головой.
— Меншиков на это не согласится, я знаю.
— Тогда, — продолжал бискуп, — нужно будет предложить ему разменять на них русских офицеров, содержащихся в Стокгольме.
— Ах, так! — воскликнул Август. — Да, да… Пожалуй, действительно… напишем такое письмо. Если нужно, то возьмём обязательство: размен учинить, скажем, в три месяца, а в случае несогласия на то шведского короля, возвратить пленных снова россиянам… Возвратить! — поднял палец.
У бискупа от беззвучного смеха заколыхался живот.