Меншиков
Шрифт:
Покончивши с секвестрацией и проведя после этого русскую армию через польскую границу до Гданьска, Меншиков в феврале 1714 года возвратился в Санкт-Петербург.
С этих пор он не участвует более в походах. Самый острый период войны с Швецией миновал; новых крупных военных операций не предвиделось. Основная цель была достигнута. Главной задачей на будущее являлось закрепление приобретённого, защита отвоёванных мест. Но с этим могли справиться и другие взращённые Петром генералы, тогда как к делах внутреннего управления, в заботах о дальнейшем процветании «Парадиза», который Петру приходилось так часто покидать для своих разъездов по России и выездов за границу. Меншиков был решительно незаменим…
ЧАСТЬ
1
Меншиков как приехал, так сразу же окунулся в дела. Разве мог он хоть час стоять в стороне, отдыхать, смотреть, как кипит всё кругом? Да если бы и хотел, так разве бы дали? Не успел генерал-губернатор как следует прибраться с дороги, а государь уже тут как тут, у него на пороге. Гремя несокрушимыми ботфортами, отстукивая тяжёлой тростью шаги, Пётр с весёлым лицом почти вбежал к Меншикову в цирюльню.
— Прикатил, брудор! — заливаясь смехом, кричал на весь дом.
Ухватил Алексашку за плечи, затряс… На белоснежное покрывало валились со щёк, подбородка Данилыча пухлые мыльные комья, а Пётр всё тряс его, хлопая по широким плечам.
— Добро, добро! — гремел. — Мин херц!.. Наконец-то! А у меня здесь такие дела!..
Меншиков щурил глаза, отирая щёки, из-под салфетки выжидающе косился на государя.
«Дела? Это про что же он? — думал-прикидывал. — А добрый, смеётся… Впрямь соскучился, видно», — и голубые глаза Александра Даниловича заметно повеселели.
— Кое-что видел, мин херр, когда ехал сюда, — глухо вымолвил он. — Н-да-а. тут такое творится!..
— Ага! — воскликнул Пётр с выражением радостного довольства и, подмигивая, горячо заговорил: — То ли ещё будет, мин брудор!.. Этот, — махнул рукой на окно. — Лосий, то бишь Васильевский, остров думаю прорезать каналами, наподобие Амстердама Прикинули мы тут. посчитали, ан выходит — канатов-то ни много ни мало. — поднял вверх палец, — двести пятьдесят девять вёрст!.. Как глядишь на это. мин херц? — И, не дав Меншикову ответить, продолжал торопливо, глотая окончания слов: — Вынутой из каналов землёй остров возвысим, берега больварками укрепим… Уже готовы почти все просеки, где быть главным каналам: большому, среднему, малому…
Меншиков рывком поднялся, сдёргивая с груди покрывало, твёрдо, с расстановкой сказал:
— Да ведь знаешь, мин херр, сладок мёд, да не по две ложки в рот. Две с половиной сотни вёрст каналов одних!.. Эт-то нужно бы посмотреть… Так, не глядя, советовать…
— Чего «не глядя»? — удивлённо и царственно-строго сказал Пётр своим бархатным басом. — Сейчас и посмотрим.
Меншиков. чувствуя сладкое нытье в груди, тоску в предплечьях, нервно тёр руки.
— Я готов, государь!
И… пошло, закипело…
В стужу, в метель, в слякоть и грязь, от холодных утренних зорь, когда даже собаки так сладко тянутся и зевают, дотемна, когда ноги словно свинцом налиты, а в голове звон стоит от усталости, — дни-деньские пропадали на стройках губернатор и царь. Везде нужен был глаз — свой, хозяйский: всюду требовалось и рассказать, и показать, и крепко спросить.
Александр Данилович исхудал до того, что «нечего в гроб положить»,
Своей охотой в Петербург мало кто ехал. Заселение города шло «зело тяжко, ракоподобно», как Пётр говорил. А те, кого, по указу, пригнали сюда, поселили, жаловались непрестанно на сумрачную, глухую жизнь «на поганом болоте», на тоску смертную, дороговизну страшенную, канючили — просились домой [49]
49
Домой — в Москву, на все готовое, доставляемое обжитыми, налаженными хозяйствами. Почти у каждого купца было «все свое»: харчи — для прокормления семьи и дворян, лес — для ремонта построек и отопления, сено, овес — для содержания служебных коней. Для этой же цели у каждого сколько-нибудь значительного служивого человека кроме поместий в отдаленных от Москвы краях бывали и усадьбы возле Москвы. Московские служивые люди издавна получали из своих подмосковных хозяйств «все готовое». И духовные устраивали в Москве свои подворья, снабжаемые «всем готовым» из подмосковных монастырских владений.
— И слушать не хочу, не пущу! — сердито решал Пётр о таких. — Я — пусть зарубят себе на носу — к этому глух.
Государь указал: «разного звания людям строиться в Санкт-Петербурге дворами»: царедворцами, которые в военной и гражданской службе находятся, торговцам, мастеровым, выбранным из разных городов, — всего назначил к поселению на первое время около тысячи человек. Но указ о высылке на жительство в Петербург людей торговых, работных, мастеровых и ремесленных в точности, как надо, не выполнялся: губернские ярыжки [50] старались сбыть с рук людей старых, нищих, одиноких, больных.
50
Ярыжка — то же, что ярыга, низший полицейский служитель.
— Шлют чёрт те кого! — ругался Меншиков, с кислой гримасой осматривая партии прибывающих. — Да и из этого добра любая половина бежит!..
Отправляемые артели велено было обязывать круговой порукой за беглецов, а губернским начальникам ещё раз было крепко наказано: отправлять в Петербург кого следует, по указу, под опасением жестокого наказания.
Берёзовый остров заселился ранее других частей города. Здесь уже были построены казённые дома для государевых канцелярий, а также для служилых людей, типография, гостиный двор, десять церквей, в том числе одна лютеранская. Появились улицы: Дворянская. Посадская. Монетная, Пушкарская, Ружейная.
Нужно было спешить добираться до набережных: у самой Невы, как бородавки, расселись серые рыбачьи избушки, у устьев Охты, возле чахлого лесишка, раскинувшегося вперемежку с кустарником и перелогом, мозолили глаза развалины шведских редутов и больварков…
— Непорядок! Снести! — командовал генерал-губернатор. — Люблю чистоту, — в сотый раз внушал он своим подначальным. — Обожаю всё новое, прочное. А тут, — обводил берег Невы тяжёлым, злым взглядом, — этакая мерзость — и… на самом виду!
Окрестности города заселялись переведенцами из внутренних губерний. Целыми слободами водворялись гвардейские полки.
Лучшее пригородное место — берег от Ораниенбаума до Петергофа застраивался дачами царедворцев и штаб-офицеров.
Осушались болота: топкие берега речек, протоков, бесчисленных каналов, ручьёв устилались дёрном, крепились сваями, хворостом, частоколами. Укрепление берегов возложено было на домохозяев, которые селились окрест.
Сухопутные сообщения были куда хуже водных: лишь немногие улицы были вымощены камнем, большинство их было выложено жердями, фашинником, брёвнами. Поэтому больше сообщались водой. Близ Летнего дворца, у Фонтанки, государь учредил «Партикулярную верфь», где горожане могли строить суда для себя. Вельможи и служилые люди — те должны были в дни празднеств являться ко двору не иначе как в шлюпках или в закрытых гондолах; всякий зажиточный домовладелец обязан был иметь свою шлюпку в составе Невской флотилии.