Мера Любви
Шрифт:
Чтобы содержать многочисленные семьи, каноники, не стесняясь, торговали таинствами. Они делали это тем чаще и тем менее угрызаясь своею совестью, чем меньше обращались к ним раздосадованные их нерадивостью и алчностью горожане. Так средства каноников таяли день ото дня, словно лед под лучами весеннего солнца, и им приходилось добывать хлеб насущный в поте лица своего.
Иначе свою жизнь они не представляли.
У них даже не нашлось книжицы с Регулой святого Августина, которую они могли бы читать, чтобы вспомнить, по каким правилам пристало жить регулярным каноникам. Декан пожаловался Джованни, что книжку с уставом съели мыши, и Джованни сделалось смешно. Он решил, что вверенные ему люди просты и чистосердечны, что управлять ими надо с осторожностью
Первым делом, Джованни потратил немало сил, чтобы объяснить своим духовным чадам, что их первейшей заботой является вознесение молитв и отправление служб. Пришлось ввести денежные поощрения за появление каноников в церкви. Платил Джованни из собственных денег, больше взять было неоткуда.
Добившись присутствия каноников в соборе, Джованни внимательно проэкзаменовал их всех и распределил между ними богослужебные и хозяйственные занятия. Он взял на себя труд составить для них расписание канониальных часов ближайшего месяца, а потом разъяснять и репетировать каждую службу до помутнения рассудка. Но более всего Джованни занимался приготовлением к престольному празднику Рождества Пресвятой Девы Марии. Он настроился на длительную и кропотливую работу и немало дней потратил на постановку торжественной мессы в честь праздника и приведения здания собора в мало-мальски божеский вид. Каноники удивлялись. Они узнали много нового. К примеру, что на обычной воскресной утрене кроме инвитаториум и молитв полагается петь целых три антифона. Поначалу им даже нравилось. У них начало получаться горлопанить более или менее в лад, а церковь, отмытая от паутины и копоти, стала казаться больше и красивее.
Далеко идущей целью Джованни было налаживание отношений с теми, кто находился ближе всего, то есть с горожанами. Как он и рассчитывал, слух о подготовке торжества распространился по городу, и в день праздника Джованни получил то, на что надеялся: церковь, полную прихожан. Недаром он до сих пор тщательно избегал показываться в людных местах — любопытства ради собралось много народу.
После мессы Джованни давал званый обед, опять же на свои средства. Когда за столами, установленными в нижнем зале епископского дома, расселись с одной стороны зала все его каноники, с другой — именитые горожане (ибо посадить их вперемежку Джованни все же не рискнул), Джованни пришлось ограничиться благословениями. Он обратился бы к ним с речью, если бы надеялся быть понятым. Увы, на такую роскошь в отношениях со своей паствой Джованни претендовать не мог, приходилось действовать, рассчитывая лишь на внешний эффект, оставив убедительность слов до лучших времен. По крайней мере, представившись в официальной обстановке, на своей территории, Джованни удалось избежать панибратства, грозящего ему, пожелай он наладить связи в городе и отправься, скажем, на рыночную площадь.
Здесь была достигнута вторая победа: наевшиеся и подвыпившие горожане разразились благодарственными тостами в адрес нового епископа. Раз пять выпили за его здоровье, и тут, в порыве благочестивого рвения, один из состоятельнейших горожан, торговец шерстью, изъявил желание крестить в Святой Марии свою младшую дочь. Полностью оправдала себя аксиома, что ежели желаешь что-то получить, надобно сначала что-нибудь дать. «Если и дальше так пойдет, горожане готовы», — решил Джованни.
Деловые люди города, занимавшиеся торговлей, должны были хоть немного понимать по-французски, Джованни осторожно воспользовался этим обстоятельством. Он тихой сапой навел справки о состоянии дел в соседней епархии — Честерской. Результаты встречи с горожанами не замедлили отразиться на судьбе силфорских каноников, но не так, как они бы желали. Нет, деньги горожан не потекли вдруг в их бездонную мошну. С первым же торговым обозом Джованни послал в Честер письмо, где представлялся столь подробно, сколь позволяли приличия, и обращался с любезной просьбой к настоятелю монастыря Святого Верберга, кафедрального собора города Честера, позаимствовать ему учителя латыни. Все без остатка «скромное вспомоществование», пожалованное церкви
Долго так продолжаться не могло. Содержание Джованни и выбранного ему в помощники (то есть для домашнего услужения) единственного бессемейного каноника не стоило капитулу ни гроша. Но пришло время, когда Джованни заговорил о том, что обязан совершить визитацию по приходам своей епархии. Поездка, разумеется, требовала затрат. Джованни нуждался в помощи, и тут каноники взбунтовались: денег нет, взять неоткуда, разве мессир забыл? Джованни настаивал: делать нечего, визитации — его долг. Каноники обиженно пожимали плечами. А стоило Джованни заикнуться о том, что рельефы принято платить ко дню Святого Михаила, как они и вовсе переполошились. Какие такие рельефы? С кого?!
С другой стороны, каноникам надоело дни напролет пропадать в соборе. Урожай не ждал, они махнули рукой на службу и ушли в поля. Джованни ничего не мог с этим поделать, ибо их некому было кормить кроме них самих. Его собственные средства истощились. Казалось, все в епархии Силфора начало возвращаться на круги своя.
Самым ужасным поступком силфорских каноников, едва успели снять урожай, стал побой и изгнание несчастного грамматика, выписанного Джованни из Честера. Великовозрастные ученики возмутились способами преподавания усердствующего в наказаниях учителя. Ненависть их была взаимной — грамматик считал всех поголовно каноников Силфора тупицами, не способными удержать в своей слабой памяти даже самых простых вещей. Джованни, призванный разобраться в происшествии, попытался объяснить как потерпевшему, так и его хулиганствующим питомцам, что они все не правы, чем заслужил лишь неудовольствие обеих сторон.
ГЛАВА XIV
О том, как Джованни просили о помощи
Буквально на следующий же день после отбытия разобиженного учителя латыни Хильдебранд, добрый старичок, прислуживающий Джованни, передал ему, что с ним хотят увидеться, тайно. Джованни лишь пожал плечами: «Что значит тайно?» Хильдебранд хитро сощурился и сделал жест, как будто откидывал назад косу, причем проделал он это весьма потешно, и Джованни с удовольствием бы посмеялся, если бы не озаботился больше прежнего: «Женщина, этого только не хватало».
Встречу устраивали дама и Хильдебранд. Прийти в дом епископа женщина постеснялась. Пришлось сделать так, чтобы она осталась в церкви после службы, собор заперли, а уж после Джованни вернулся поговорить с ней.
Дама оказалась не бедной, очень юной, моложе Джованни, и, что греха таить, довольно привлекательной. Джованни пригласил ее сесть на скамейку в правом приделе. Они уселись рядом, женщина робела: так неловко, новый епископ оказался слишком молод.
— Что случилось? — спросил ее Джованни по-французски. Женщина помялась еще немного, но юноша рядом с ней был так спокоен и доброжелателен, что она собралась с духом и на ломаном французском объяснила свое положение: она хотела развестись.
— Аннулировать брак, — поправил ее Джованни. Женщина кивнула.
— У меня нет власти совершить это, — ответил Джованни. Она опять кивнула: «Понимаю». Держалась, держалась и вдруг начала плакать навзрыд. Сквозь слезы сначала бормотала что-то, показавшееся Джованни бредом, но скоро ее слова сделались более связными. Женщина рассказывала, как дурно обращается с ней муж. Джованни дал ей платок. Он ее внимательно слушал, и она постепенно оставила стеснение. Она слишком нуждалась в том, чтобы выговориться.
— Ох, я бы сбежала, спряталась в какой-нибудь обители, — говорила бедняжка сквозь слезы, — но меня отыщут и вернут назад, а потом станет еще хуже.
Принимать обеты она не желала, самоубийство — смертный грех, а жить так дальше у нее не было сил. Муж не только бил ее, но еще и издевался над ней: связывал, запирал, морил голодом, насиловал. Несчастная едва могла это выговорить, но отчаяние придало ей сил, и она призналась, что муж изнасиловал ее палкой и от этого у нее случился выкидыш.