Мера Любви
Шрифт:
Переход предстоял не такой длинный, да и погода наладилась, поэтому де Бельвар решил порасспросить Джованни о его жизни. Джованни сперва робел, но скоро врожденная болтливость восторжествовала, и он начал с удовольствием разглагольствовать об итальянских городах, их лигах, о Болонье с ее школярами и о вечных конфликтах Ломбардии с Фридрихом Барбароссой. Граф все находил интересным, ему нравилось, как Джованни рассказывает, толково и обстоятельно, а он только спрашивал и слушал.
К вечеру прибыли в Шеффилд, где заправлял Ричард де Ловето. Здесь их также ожидал радушный прием, щедрый ужин и мягкая постель.
По дороге в Болсовер на следующий день де Бельвар и Джованни говорили между собой еще более свободно. Пошли политические высказывания, сначала лишь по поводу германской империи, а вслед за тем и насчет империи Плантагенетов.
Когда они въехали в графство Дерби, им по дороге начали попадаться разрушенные замки. Граф рассказал Джованни, что это последствия королевских репрессий в отношении семьи Ферре, за их участие в восстании баронов, произошедшем на девятнадцатом году правления Генриха II. Графы Дерби были лишены королем всех средств и состояний, брошены в тюрьму в Нормандии, а все замки их срыли.
Джованни был откровенно напуган тираническими замашками «короля-проходимца» и осмелился открыто высказать свою обеспокоенность жестокостью Генриха Плантагенета по отношению к знати его собственного королевства. Граф в ответ напугал Джованни еще больше, раскрыв вероломные планы, вынашиваемые королем по отношению к Честеру. Независимость и сила Честерского палатината давно не давала покоя Генриху Второму. Именно по этой причине король вмешался в выборы епископа Силфора и постарался, чтобы на этот пост был назначен иностранец, не понимающий местных обычаев, да вдобавок человек молодой и образованный, а следовательно, по расчетам короля, амбициозный. Король полагал, что эта амбиция неизбежно столкнется с графской гордыней. С другой стороны, горожан, каноников и аббата Бернара, действительно, как правильно догадывался Джованни, лишенного королевской прихотью давно вожделенного епископства, не составит труда натравить на него же, нынешнего епископа. В случае беспорядков в Силфоре король надеялся на то, что граф не справится с ситуацией, будучи либо недоволен своим вассалом, либо попросту находясь слишком далеко, в Честере или еще где, — палатинат не объехать за один день. Тогда король, с огромным удовольствием разыгрывая гнев праведный за, скажем, смертоубийство ни в чем не повинного служителя матери-церкви, то есть Джованни, введет в Честер королевские войска, чтобы свершить правосудие, наказав виновных но всей строгости, какую только может заслужить столь ужасное преступление. Каноников с горожанами перевешают, но главным обвиняемым, нет сомнений, окажется именно граф, который не смог, не уследил, и вообще, злонамеренно вступил в сговор с подлой чернью, чтобы расправиться с несчастным епископом ее грязными руками. Посмей граф оказать сопротивление королевским вооруженным силам, его с полным основанием объявят бунтовщиком, а сдайся он на милость короля, какая судьба ожидает графство, коль скоро захват его свершился так вероломно? Известно: чем меньше правды на стороне силы, тем страшнее гнев этой силой воспользовавшегося. Обратно графство будет не вернуть. Королевские войска никуда не денутся, король вопьется в честерский палатинат с жадностью голодного паука, ибо уже слишком долго желает Генрих Плантагенет обладать этим вожделенным куском земли. Джованни едва не разрыдался от отчаяния, слушая подобные речи.
За неимением замков, следующую ночь им пришлось провести в приорстве августинцев святой Елены, а еще через день остановиться в епископской резиденции Личфилда, епископ которого, Уго де Нонан, находился в состоянии войны с монахами Ковентри, и поэтому уже уехал в Кентербери встречать короля, чтобы нажаловаться ему на монахов. Благо, Генрих Второй никогда не изменял своему обычаю при вступлении на английскую землю прежде всего отправляться на поклон к могиле святого Томаса Бекета, и найти его не составляло труда.
Последние два дня дорога лежала через земли Уорика и Лестера, также испытавшие на себе королевский гнев. На этом последнем отрезке пути Джованни Солерио, епископ Силфорский, и Гийом де Бельвар, маркграф Честерский, торжественно обменялись обещаниями ни о чем не разговаривать ни с королем, ни с кем бы то ни было, не посоветовавшись предварительно между собой, ничего не предпринимать, не учитывая взаимные интересы, и всячески поддерживать друг друга. Это был настоящий союз «против всех без исключения».
По прибытии в Нортгемптон де Бельвар с
Когда счастливый, довольный жизнью Джованни увидал Генриха II на открытии собора, ему в первый момент сделалось жаль короля, — так тот изменился, постарел за непродолжительное время, прошедшее с их прошлой встречи в анжуйском лесу. Однако воспоминание об опустошениях, произведенных по воле Генриха Плантагенета в его английских землях, отрезвили Джованни.
Король Генрих объявил, что вместе с королем Франции Филиппом II в Жизоре взял крест в день памяти святой Агнессы, и сразу после этого был созван собор нормандской знати в Ле Мансе, где многие приняли крест, воспламенившись примером своего сюзерена. Теперь предстояло определить условия присоединения к походу или отказа от такогого для английских подданных. В высоком собрании был зачитан королевский статут, гласивший, что все клирики, все миряне, — горожане и крестьяне, — которые не желают принимать крест, должны под страхом отлучения от церкви уплатить десятину, то есть десятую часть своего движимого имущества и всех своих годовых доходов. Принявшие крест освобождались от уплаты десятины только в том случае, если сделали это с согласия своего сеньора. Сбор, полученный от этого экстраординарного налога, который шустрые языки уже успели окрестить «Саладиновой десятиной», предназначался господину — церковному или светскому — той земли, на которой жили плательщики, если, разумеется, тот был крестоносцем. В противном случае, деньги должны были переходить к ближайшему из стоящих над ним сюзеренов, который принял крест. Король добавил, что сеньор Папа приказывает епископам проявить щедрость, дабы служить достойным примером для паствы.
Тогда множество ноблей Англии поступили так, как велел им долг и преданность Богу, либо же по приказу короля Генриха, либо для того, чтобы заранее заслужить его благосклонность, предугадывая такой приказ. Итак, первыми приняли священный знак креста архиепископ Кентербери, епископы Дарема и Норвича, затем вместе, как один человек, такое желание высказали граф Честера и епископ Силфора. Гийом де Бельвар исполняя свое намерение последовать примеру короля, и кроме того, чтобы не допустить сбора средств на подвластной ему территории. Джованни же — из желания подражать своему любимому, а кроме того, из страха, что его заставят платить «саладинову десятину», да еще и шедро, при полном отсутствии средств к существованию.
Вечером того же дня граф и Джованни в обществе других новоявленных крестоносцев отпраздновали свое присоединение к будущему походу в Святую Землю. Наутро граф сопровождал короля Генриха на охоту. Потом король пригласил Джованни к себе для приватной беседы. Однако все эти попытки манипулировать умонастроением обеих сторон неизвестного королю договора привели лишь к тому, что Генрих II вынужден был заключить: у них одна воля на двоих и все, что желательно одному, желанно и для другого; Гийом Честерский совершенно подчинил себе этого мелкого ломбардца.
Пребывание де Бельвара и Джованни в Нортгемптоне можно было бы назвать приятным во всех отношениях. Если не считать чуть омрачившей его внезапной встречи с аббатом Бернаром, с которым они буквально столкнулись в один из своих наездов в Геддингтон. При этом дом Бернар поспешил скрыться, что только подтвердило их опасения насчет семян раздора, удачно посеянных королем в сердце завистливого божьего слуги.
ГЛАВА XX
О том, как приехал дядя де Бельвара Стефан Фиц-Джон