Мерцание золота
Шрифт:
«Классные лошади», — думал я, шагая в хвосте процессии.
— Самые красивые лошади наши, российские, — рассказывал на ходу Семенов. — Вот посмотрите на орловского рысака. Не высок и не мал, бежит как пуля. У меня пока ипподрома нет, но обязательно построю.
— А это кто? — показал на здоровенного жеребца Стахов.
— Американец, — махнул рукой хозяин. — У них ноги самые длинные.
— А этот? — остановился я перед стойлом, из которого косилась огромным влажным глазом лошадь с изящно выгнутой шеей.
— Арабский
— Откуда он у вас?
— Какой-то шейх подарил Ельцину, а тому куда девать? Конюшни ведь только у меня.
Семенов что-то сказал конюху, и тот со всех ног бросился в дальний конец конюшни.
— Кататься будем? — спросил Святослав Иванович.
— Нет! — дружно выдохнули мы с главой.
— А на вертолете? — не отставал хозяин. — У меня и спортивный самолет имеется.
— В другой раз, — сказал Стахов. — После обеда в областной администрации дела.
— Тогда за стол! — потер руки Семенов. — Вы ведь в гостевом доме еще не были?
— Не был, — повеселевшим голосом сказал глава. — Но слышал.
Я понял, что на самом деле никаких дел после обеда у него нет. Впрочем, как и у меня. Так что вперед, в гости.
Гостевым домом оказался роскошный особняк с охотничьим залом на первом этаже. На втором этаже, как заведено в таких особняках, должны быть спальни: куда еще может вести лестница, устланная коврами с толстым ворсом?
Но чтобы подняться на второй этаж, нужно было миновать стол, сервированный на десять персон. А как мимо него пройдешь?
— Инесса, все в порядке? — спросил Семенов единственную в этом доме женщину.
— Да, — улыбнулась она.
«Хозяйка», — понял я.
Она была столь же роскошна, как и особняк.
За столом я оказался рядом с человеком заурядной внешности, каких полно в мытищинской администрации.
— За коммуникации отвечаю, — представился он. — Николай Владимирович.
— Наливайте, Николай, — сказал я. — Русский человек за столом должен быть с распахнутой душой и горящим взором.
— Здесь есть кому наливать, — с опаской оглянулся по сторонам Николай Владимирович.
И был прав. Появился человек соответствующего звания и наполнил рюмки. Выпили за здоровье хозяйки, хозяина, главы района. О нас с Николаем никто не вспомнил. Но это и хорошо. Всяк сверчок знай свой шесток.
Я закусил сёмужкой, похлебал суп, приступил к мясу, зажаренному на открытом огне.
Со стены на меня надменно взирала голова лося с огромными рогами. «Свалится — убьет, — размышлял я. — Но отчего ей падать, не на войне, чай, в новой России обедаем. Хотя рога на голову могут свалиться и без войны».
— Пацаном я у него яхту драил, — уловил ход моих мыслей Николай Владимирович. — Женщин там не было.
— Совсем? — удивился я.
— Совсем. Во всяком случае, когда мы ее драили.
Я подумал, что в этот
— Яхта у него уже при Советах была? — спросил я.
— А как же, недалеко отсюда, на Пироговском водохранилище.
— Хорошая?
— Крейсерская.
Студентом мне тоже доводилось драить крейсерскую яхту, но я эту тему не стал развивать. При любом общественно-экономическом строе одни драят, другие командуют. Святославу Ивановичу на роду было написано быть капитаном.
— В церковь заедем? — предложил Семенов, когда обед закончился.
— Заедем, — согласился Стахов.
После обеда к нему вернулось хорошее расположение духа, он уже почти не вздыхал.
— Где эта церковь? — спросил я Николая.
— В Рождествене, родовом имении Суворова, — сказал тот. — Вы езжайте, а у меня здесь дела.
На самом деле для него не было места в хозяйской машине. Но и это характерно для любого строя.
К Суворову, братцы, на приступ!
По дороге Семенов рассказал, что Рождествено принадлежало отцу полководца, генерал-аншефу Василию Суворову, который купил имение у князя Барятинского. Здесь Александр Васильевич познакомился с княжной Варварой Прозоровской, жившей по соседству.
— Но брак был несчастливым, — сказал, поморщившись, Семенов. — Александр Васильевич похоронил в Рождествене отца и установил каменный саркофаг с надписью: «Здесь покоится прах генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова, умершего 15 июля 1775 года». А в семнадцатом году этот саркофаг вскрыли и останки выкинули. Церковь тоже пришлось восстанавливать.
Машина остановилась у входа в церковь, возле которой нас поджидал священник.
«Сытное место», — подумал я, разглядывая золотой крест, возлежавший на объемистом чреве батюшки.
Мы вошли в храм.
— Недавно закончили реставрацию алтаря, — с гордостью сказал Семенов. — Второго такого нет.
Алтарь сиял золотом. Для деревенской церкви он был излишне роскошен.
«Но ведь это принцип, — одернул я себя. — Здесь все должно быть лучшим, от конюшни до церкви, не говоря уж о людях».
Я зажег свечу, всунутую мне в руки, перекрестился и прочитал Христову молитву. Это была единственная молитва, которую я твердо знал.
— Пойдемте, кое-что покажу, — поманил меня Святослав Иванович.
Мы вышли из храма и остановились у металлической ограды.
— Это место я купил для себя, — сказал Семенов. — Здесь меня похоронят.
Я посмотрел на него — и с трудом закрыл рот. Все-таки мне далеко было до людей, владевших конюшнями, яхтами, самолетами и вертолетами.
Через полгода мы выпустили большую книгу о Мытищинском районе, в которой рассказывалось и о поселке Славино.
А еще через какое-то время пришла весть, что Святослав Иванович Семенов погиб при аварии вертолета. Он был похоронен на том самом месте, которое мне показывал.