Мерцание золота
Шрифт:
И оказался прав. Через полтора месяца мы снова обедали в столовой.
Но тем не менее свою задачу в банке Михаил Викторович выполнил. Просто так квартиры в элитных домах у нас не дают. А дом был элитный. Об этом говорили пандусы для подъезда, охраняемая подземная парковка, кирпичные стены здания. Это вам не панели, пусть и темно-синие.
На скоростном лифте мы поднялись на девятый этаж.
— Вот здесь у меня гостиная, — суетился Поронин, — это кабинет, там спальня. Сантехника итальянская.
Стол был накрыт на кухне, что тоже говорило о многом. В маленькой кухне цвет русской литературы не посадишь.
— Сколько, говорите, у вас метров? — спросил Просвирин.
Он сел в кресло и далеко вытянул длинные ноги.
— Сто пять! — гордо сказал Поронин.
— Маловата квартирка, — хмыкнул Петр Кузьмич.
Я удивленно посмотрел на него. Остряки среди крупных людей попадались мне редко. А Просвирин был крупный во всех смыслах: рост два метра, вес далеко за сто. При такой комплекции не до шуточек.
— А у вас сколько метров? — упавшим голосом спросил Поронин.
— Сто пятьдесят.
Из Поронина словно выпустили воздух. Стерлись веснушки с лица. Поблекла рыжина волос. Уменьшилось чрево. Он беспомощно посмотрел на меня.
— На двоих и ста пяти метров хватит, — сказал я.
Но Просвирин был безжалостен.
— Нас тоже двое, — сказал он.
Я проглотил смешок. Птичкин расхохотался. Вепсов сделал вид, что не знает русского языка.
— Может, уже пора за стол? — поднялся с кресла Просвирин.
В эту минуту он был похож на монумент.
«Везет же некоторым, — с завистью подумал я. — Мало того, что рост два метра, так еще и любимец миллионов. Герой труда опять же».
— А в войну служил в полиции, — сказал мне на ухо Вепсов.
— Как?! — опешил я.
— Обыкновенно, — пожал тот плечами. — Дали в руки винтовку, он и пошел в войну играть. Шестнадцать лет было пареньку.
— А когда наши пришли?
— Уехал на Дальний Восток. В деревне его не выдали, но слушок прошел.
— С русскими писателями не соскучишься, — покачал я головой.
— Это с лучшими, — поднял указательный палец Вепсов, он у него был короче, чем у других. — У бездарей все не так.
С этим трудно было не согласиться.
— Проходите, — вышла из кухни жена Поронина. — Руки можно помыть в ванной.
В ванную по очереди прошествовали Просвирин, Викторов, Птичкин. Замыкали процессию Вепсов и я.
«До цвета никак не дотягиваем, — посмотрел я на себя в зеркало. — Вепсов туда рвется, но кто ж его пустит? Даже Бочкарев становится косноязычным, когда говорит о его романах. А Вепсов Классику и гонорар, и машину, когда надо выехать с дачи. Сволочной народ писатели. Но такими они были всегда. А Поронину наука. Знай, с кем имеешь дело».
— Надо выходить в
— Во Франкфурт? — спросил я, накладывая на тарелку салат оливье.
— У кого острить учишься? — потянулся за рыбкой Вепсов.
Он закусывал только осетриной и сёмужкой.
— У Просвирина, — сказал я. — Но мне до него далеко.
— Всем далеко, — согласился Вепсов. — В Ленинград, на «Белые ночи» поедешь.
Я знал о книжной ярмарке, которая проходила в начале июня в северной столице.
— Сейчас он уже не Ленинград, — сказал я.
— Для кого как, — посмотрел на меня Вепсов. — Булгакова там покажем, воспоминания о Фадееве с Абрамовым. Пора.
Пора так пора. Голому собраться — только подпоясаться.
— Книгу о Мытищах с собой брать? — отсалютовал я рюмкой Поронину.
— Не надо.
И после новоселья у Поронина я отправился в Санкт-Петербург.
Команда подобралась солидная: отдел реализации в полном составе и я. А отдел этот, как я уже говорил, у нас сплошь состоял из выпускников Бауманского училища.
Я знал, что в Бауманском учились технари, которые ни в каких других вузах учиться не могли. Их ум граничил с идиотизмом, они мне в этом признались сами.
— У нас либо нобелевские лауреаты, — сказал Дима Колтунов, начальник отдела, — либо пациенты психбольницы.
Коржов с Егоровым, его подчиненные, синхронно закивали. Шефа они поддерживали во всем.
— Кого больше? — спросил я.
— В смысле? — посмотрел на меня Колтунов.
— Лауреатов или идиотов?
— Примерно поровну, — озадаченно почесал затылок Дима.
Похоже, этот вопрос перед ним до сих пор не вставал.
— Но ведь вы пока ни те ни другие, — сказал я.
— Советская власть закончилась, и Бауманское училище стало таким же, как МАИ, — презрительно прищурился Колтунов.
— Даже хуже, — вмешался в беседу старших по званию Коржов. — Бауманка теперь как финансовая академия.
— Да ну? — поразился я.
Для меня Бауманское училище, авиационный институт и финансовая академия в одинаковой степени были палатой номер шесть. Учиться или работать там могли только душевнобольные.
— МГУ тоже хороший вуз, — сказал Саша Егоров.
— Только мехмат, — строго посмотрел на него Колтунов.
— С философского многих забирают, — вмешался Коржов.
— У тех просто голова слабая, — махнул рукой Колтунов. — О них и говорить не стоит.
Я подумал, что, возможно, в математике Колтунов, Коржов и Егоров были гениями, однако в продаже книг они не понимали ничего.
— Кто такой Ефремов? — спросил меня Коржов после совещания, на котором обсуждался тираж шеститомника писателя.