Мэри и великан
Шрифт:
«…И до конца времен…»
Мэри Энн было ужасно стыдно; она с трудом высвободилась из объятий Лемминга. Она ретировалась в безопасный угол и снова встала рядом с Полом Нитцем, поправляя жакет и приходя в себя.
— Сбрендили, — пробормотал Нитц, — унеслись в другое измерение.
Кумбс, хихикая, подкрался с камерой и втихаря запечатлел перекошенное лицо Бет. Очередная сгоревшая лампочка хрустнула под ногой Туини, а Кумбс метнулся дальше, туда, где выделывал коленца Лемминг. Всех снова ослепила вспышка. Когда к Мэри Энн вернулось
— Боже мой, — поежившись, сказала она, — с ним явно что-то не так.
Отрешенный и подавленный, Нитц ответил:
— Все это такая гадость, Мэри. Я лучше отвезу тебя домой. Ты этого не заслуживаешь.
— Нет, — ответила она, — я не поеду.
— Почему? Что ты здесь потеряла?
Его передернуло, и он с отвращением кивнул в сторону Туини.
— Этот? Не унялось еще?
— Это не его вина.
— Ты никогда не сдаешься, так ведь? — сказал Нитц треснувшим голосом и со скрипом сглотнул. — Не могу больше выносить эти прыжки; я ухожу.
— Не надо, — быстро отозвалась Мэри Энн, — пожалуйста, Пол, не уходи.
— Боже милостивый, — взмолился Нитц, — меня тошнит.
Он передал ей свой стакан и, пригнувшись, поковылял из комнаты и по коридору. Кумбс, похожий на какого-то колченогого паука, радостно щелкнул затвором ему вслед.
— Посмотрите на меня! — кричал Лемминг, размахивая руками и тяжело дыша. — Кто я? Угадайте, кто я?
Бет заиграла «Бедную бабочку».
— Нет! — взвизгнул Лемминг. — Неправильно! — Он бросился на пол и закатился под пианино; видно было только, как он сучит ногами. — А теперь я кто?
Кумбс рванул туда, присел на корточки и фотографировал его. Одну за другой он скидывал перегоревшие лампочки и доставал из футляра новые. Глаза у него были выпучены, бледное лицо пошло красными пятнами, растрепанные лоснящиеся волосы слиплись на висках.
Мэри Энн стало нехорошо, и она сбежала на кухню, затыкая уши от этого шума. Но он продирался сквозь стены и пол, вибрировал и бился вокруг. Она слышала, как в ванной выворачивает Нитца — устрашающие звуки, будто его тело разрывалось на части.
Бедный Нитц, подумала она. Она отвела руки от ушей, стояла и вслушивалась в его агонию, не зная, как помочь. Очевидно, никак. А страдал он и из-за нее тоже. За стенкой в гостиной продолжалась вакханалия; в дверях показался Лемминг с лицом, переполненным радостью, протянул к ней руки и туг же исчез. Бычий рев Карлтона Туини все не умолкал; он то поднимался, то становился глуше, по-прежнему в обрамлении неистовых аккордов старенького пианино.
Голос этого инструмента, такой знакомый и милый ей, сейчас звучал враждебно. Иногда, сидя в квартире в ожидании Туини (и редко дожидаясь его), она несмело выстукивала несколько мелодий, песенок из автомата — скудное наследство своей юности. Теперь же пианино громыхало и гремело вовсю. За дело взялись профессионалы, и звук нарастал, пока
Там как раз исполняли «Джон Генри». Туини, по своему обыкновению, стоял возле пианино, откинув голову, и в экстазе барабанил по нему пальцами. Кумбс рыскал кругом, фотографируя то его, то Лемминга, который, обхватив Бет сзади, пытался достать пальцами до клавиш. Они заиграли в четыре руки, и дом содрогнулся от мощного взрыва страсти.
— Опа! — прозвучал голос Кумбса.
Мэри Энн испуганно открыла глаза и увидела, как он гнусно смотрит из дверного проема, нацелив на нее камеру. Она выхватила из сушилки тарелку и запустила в него; тарелка разбилась об стену над его головой. Он сморгнул и отступил.
Дрожа всем телом, она закрыла лицо руками и сделала глубокий вдох. Она уже жалела, что не ушла; не стоило ей тут оставаться. В гостиной Лемминг оттер Бет от фортепьяно, и теперь оба скакали по комнате, напевая что-то энергично-бессвязное. Для Туини это по-прежнему была песня «Джон Генри», и, хотя пианино стихло, он продолжал реветь. Танцующая пара нарезала круг за кругом; вдруг Бет остановилась, скинула туфли, отшвырнула их подальше и поспешила продолжить. Мэри Энн закрыла глаза и устало облокотилась на раковину.
Она стояла и терла глаза, стараясь продержаться еще немного, когда из ванной послышался грохот.
Враз проснувшись, она неловко скакнула на середину кухни и затихла, пытаясь сквозь шум расслышать, что происходит. Но там была тишина; в ванной, находившейся в конце коридора, все замерло. Внезапная догадка поразила ее; она подбежала к закрытой двери, схватилась за ручку и потрясла. Ванная была заперта изнутри.
— Пол, — позвала она.
Он не ответил. Она пнула дверь ногой; стук отозвался эхом, но внутри было по-прежнему тихо. Отпустив дверную ручку, она повернулась и побежала по коридору к гостиной.
— Туини, ради бога, — проскрежетала она, вцепившись в негра, который в блаженном забытьи облокотился о пианино.
Никто не обращал на нее внимания. Кумбс с остекленевшим от возбуждения лицом перезаряжал камеру; Лемминг докружил Бет до дальнего угла и оттолкнул ее, чтобы снова схватить свою гитару.
Колотя безответного Туини по плечу, Мэри Энн закричала:
— С Полом Нитцем что-то случилось! Он убил себя!
Наконец Туини чуть шелохнулся под градом ее ударов; она схватила его за рубашку и притянула к себе.
— Туини, — взвыла она, — да помоги же!
Туини медленно — и весьма неохотно — очнулся от своего транса.
— Что? — пробурчал он, моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. — Где? В ванной?
Она стремглав понеслась обратно по коридору, а за ней, постепенно приходя в сознание, шагал Туини. Дверь была по-прежнему заперта. Она отошла в сторону, Туини тряхнул ручку и постучал.
— Эй, Нитц, — заревел он, приложив ухо к двери. Ответа не было.
— Он мертв, — сказала Мэри Энн.