Меридианы карты и души
Шрифт:
Нервозность, возникшая у меня в этот вечер, не ослабевала. И тут под руку подвернулся литературовед Маркар Шарабханян, который поинтересовался, можно ли переведенную им книгу греческого философа Газандакиса «Отрешение» переиздать в Армении.
— Нет, мы не издаем переводы на западноармянском, тем более если переводчик из «Амазгаина»…
— Почему же вы так пристрастны?
— Значит, есть причины, — отрезала я.
В другой раз, пожалуй, я не ответила бы столь резко, тем более что дело обстояло именно так: до сих пор издательство «Айастан» действительно не публиковало переводов на западноармянском. Шарабханян собирался на следующее утро прийти в гостиницу побеседовать, но… не пришел, а в очередном номере ежемесячника «Ардзаганг» напечатал
«Армянский центр» в Торонто в этой заметке пытался подчеркнуть, что «мы сами с усами». Вот образчик такого самоутверждения: «В конце вечера выступила и сама гостья дня. Она рассказала присутствующим о запротоколированных успехах современной Армении и решила вдохнуть патриотические чувства в души слушателей. Капутикян, изящно обыгрывая уже хорошо знакомые нам уловки, в то же время метала стрелы, допуская то и дело неуместные сравнения. Но к ним мы вернемся в следующем номере. А пока хотелось бы произнести слова похвалы в адрес организаторов вечера, которые остались на высоте, не сочли нужным ответить поэтессе, создать повод для эксцессов и дали возможность гостье выйти из зала ликующей, самодовольно зафиксировать еще одну свою победу. Ей был вручен памятный подарок от «Амазгаина».
Ого! Выходит, что моя вышеупомянутая речь, в общем-то, похожая па мои другие устные и печатные выступления, только, наверное, чуточку более горячо произнесенная, вдруг оказалась каким-то жупелом. Конечно, раздражение устроителей вечера мне более чем понятно, но к этому… «мы вернемся в следующем номере». Что же касается подарка, то первой моей реакцией по прочтении было — немедленно вернуть! Ведь подарок, а тем более «памятный», призван сохранить в человеке какие-то добрые воспоминания, дорогие связи. Так зачем же беречь мне это продолговатое металлическое, со штампованным орнаментом блюдо, раз оно… Решила отправить его с оказией, попросив об этой услуге приятеля из Канады, гостившего в те дни в Ереване.
— Не делай этого, — посоветовал он. — Люди, те, кто сидели тогда в зале, огорчатся. Ведь они ни при чем. И «Ардзаганг» не продолжил ничего «в следующем номере». Наверно, образумили редакторов.
И я не отправила блюдо обратно. Положила вместе с другими памятными подарками. Пройдут годы, я открою ящик, переберу подарки, и каждый из них, обретя язык, тихо поведает мне о связанной с ним истории. Годы сотрут лишнее, преходящее, мелочи, секундные вспышки, останется только главное. И тогда это блюдо с орнаментом расскажет, как после вечера в «Амазгаи-не» в Торонто маленький зал вышел из берегов, волны хлынули к столу на сцене, как снова смешались рукопожатия, бесхитростные слова приветствия, протянутые для автографа записные книжки и как одна пожилая женщина, Пируз Сарафян, прося передать привет Еревану, вручила мне свое незатейливое стихотворение, написанное после посещения Армении:
Хоть и земля твоя из камня и из скал,
Благословенна ты своею жатвой,
И перед миром всем гордиться ты должна
Чудесным новым Ереваном.
И как другая старая женщина подарила ярко раскрашенную брошь, сделанную собственноручно из мякиша хлеба, с записочкой, на которой крупными буквами выведено: «Моей любимой сестре. Аракся Срапян». И еще как без конца ерзающий в первом ряду малыш, наверное, лет трех-четырех, глядел-глядел на сидящую на сцене незнакомую, по непонятным причинам чествуемую тетю и в недоумении обратился к матери:
— Она мама деда-мороза, да?
15 апреля, Егвард
Да,
Но и без того мы назубок знаем все те антидоводы, которыми мог этот журнальчик начинить свои страницы. Достаточно раскрыть номер любой газеты или журнала, принадлежащего дашнакской партии, и напечатанное там заменит «возвращение в следующем номере». Пятьдесят с лишним лет одно и то же. Вот, пожалуйста, номер «Айреника» («Родина»): «На плечи сегодняшней молодежи ложится большая ответственность — не что иное, как продолжить освободительное и тяжелейшее дело наших предков: полностью достичь наших национальных идеалов, а именно — свободной, независимой и объединенной Армении. Это было вчера, и это же остается сегодня…»
Я не хочу сейчас ворошить старое, еще и еще раз доказывать бесплодность этих заклинаний. Если глаза не видят, а уши не слышат, если более чем полувековое существование Советской Армении, ее сегодняшний облик ни в чем не убедили, ничего не опровергли, то любые доводы здесь излишни. Собственно говоря, и не следует ждать от них какого-либо отказа или приятия. От чего им отказываться? От лозунга «свободной, независимой и объединенной Армении», от основ своего существования? Что принять? Факт, низвергающий эти самые основы? Принять то, что единственный путь обрести родину, единственное средство и возможность — это Армения, выросшая и окрепшая в союзе с Россией, созданная советской властью? Ведь принять все это означает для дашнакской партии перестать быть партией, отказаться от своей программы, платформы, в тот же день распустить бюро, комитеты, клубы. Следовательно, о решительном повороте Дашнакцутюна как партии политической речи быть не может. Речь может идти лишь об оттенках ее деятельности, отдельных тактических шагах, которые объяснимы временем.
Теперь, когда занавес раздвинут, когда человек из спюрка знакомится с Арменией не только из окошек-столбцов прочитанных им газет, а в живом общении с людьми оттуда, в многообразных связях и зачастую лично, положение изменилось. Армения со своими светом и тенью, со своими успехами и недостатками без всяких препон раскрывается перед приезжими. То, что недостатки, тени и отклонения есть, мы не скрываем. Но наряду с этим у нас такие свершения, в сравнении с которыми младенческим лепетом покажется не только «сон Хента»[16], но и все то, ради чего вступали тогда в борьбу славные сыны народа. Естественно, что существование такой Армении мощно отражается на жизни армянского зарубежья, перекраивает соотношение сил «за» и-«против», подрывает сплоченность дашнакских рядов.
Я не однажды и в Ереване, и за рубежом встречалась с дашнакскими старожилами и молодежью. Как бы ни была натянута пружина их партийной дисциплины, стали явно заметны разброд и внутреннее расслоение, особенно среди молодых, таких, как Вреж-Армен. Свободные от груза прошлого, те, кто мыслит трезво и здраво, пробуют вырваться из-под слепого влияния отцов, хотят понять время, думать и действовать по-своему. Иные, особенно люди постарше, находятся на перепутье, и их состояние, тот поворот, который происходит в их душах, в какой-то мере можно пояснить на примере одной встречи во время моей поездки во Францию, в городке Жуан-ле-Пен, на берегу Средиземного моря.
Хозяйка гостиницы «Де Франс», армянка, собрала в тот вечер под своим кровом почти всех живущих поблизости армян. Здесь же была вдова писателя Рубена Зардаряна, погибшего в 1915 году. Она вместе с сыновьями нашла прибежище в Ереване, а затем, как сама объясняла, «испугавшись большевиков», уехала за границу. В этот вечер я много рассказывала об Армении, Ереване, показывала альбомы, цветные открытки. Мадам Зардарян, добродушная женщина лет восьмидесяти, с волнением следила за нашей беседой, восхищалась видами Армении и то и дело восклицала: «Каким красивым городом стал Ереван!.. Что за прекрасные здания там построили!.. Ах, если бы не эти большевики! Не будь их, мы бы остались и любовались бы всем этим…»