Меридианы карты и души

Капутикян Сильва

— Должны написать, это же для детей спюрка…

— Да, но…

Никакие возражения в расчет не идут, столько непреклонной убежденности в голосе, такая «психическая атака», что я пообещала. Все, что смогу, сделаю.

— Мы хотим, чтоб одно было об армянском языке, другое — о родине, третье — о…

— Одним словом, «концерт по заявкам», — сказала я уже с легким раздражением и сразу пожалела. Хорошо ведь, когда люди так ревностно относятся к своему делу, которое, собственно говоря, не только их, а и наше общее.

— Тикин Сильва,

эти ваши стихи до выхода в свет нашего учебника не должны быть напечатаны ни в газете, ни в журнале, — прощаясь, предъявили мне последний параграф своего ультиматума мои «заказчицы»…

Только закрыла за ними дверь — в телефонной трубке знакомый ленинаканский акцент.

— А, товарищ Габриелян! — обрадовалась я. — Что это сегодня все словно сговорились? Только что приняла еще заказ. Ваш?.. Уже готов, но вот остался в Егварде. Если можете, поедем завтра вместе туда, и я вам торжественно вручу под взглядом горы Ара. Так, значит, завтра.

Еще голос в трубке — западноармянский язык.

— Я родственница доктора Амбарцума Келекяна, приехала из Буэнос-Айреса. Адринэ Безезян. Кроме того, невестка ванца… Должна вам вручить от доктора письмецо. Когда могу вас увидеть?..

Я растерялась. Через тридцать — сорок минут встреча в школе, а на завтра только что сговорилась ехать в Егвард.

— Очень рада, что вы родственница доктора Келекяна и тем более что невестка ванца, — словом, землячка. Я тоже очень хотела бы вас увидеть, но… Сегодня у меня встреча в школе, не хотите ли со мной поехать? Думаю, что вам будет интересно.

— Конечно, с удовольствием…

Я была очень довольна, что нашла выход, что, как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Вскоре выяснилось, однако, что с овцами не так уж все в порядке… Когда машина, выехав из города и поплутав по небольно приглядным окраинам, остановилась у обшарпанного одноэтажного здания и выяснилось, что именно это невзрачное помещение и есть школа № 37, я вспомнила поговорку: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Кто тянул меня за язык пригласить сюда эту даму из Буэнос-Айреса? Теперь она вообразит, что все школы у нас такие.

Я объясняю гостье, что этот район возник на базе Канакерской гидроэлектростанции, что дома для ее строителей временные. И школа тоже… Но вот мы вошли в зал, утренник начался, и все пошло своим ходом.

Маленький зал был таким бурным, слова приветствия такими теплыми и сердечными, чтение стихов, песни, танцы такими разнообразными и воодушевленными, что я, Понаторевшая на всевозможных встречах и вечерах, искренне растрогалась. А тикин Адринэ встала и сказала, что тоже хочет выступить. Из тщательно подкрашенных глаз женщины текли слезы.

— Дети, дорогие, счастливые вы, что живете у себя дома, что родная земля у вас под ногами, что знаете вы Армянский… На что нам те наши особняки в Буэнос-Айресе, когда наши дети — не наши… Были бы мои сыновья тут, среди вас, росли бы здесь…

Среди читавших стихи мне особенно приглянулась

десятиклассница Сусанна, белокожая, светловолосая, с Какой-то уже женской мягкостью в лице.

— Знаете, она репатриантка, — сказала нам директор школы, — вернее, отец у нее репатриант, а мать местная.

К концу утренника к нам подошла смуглая женщина с удивительно веселыми глазами на худощавом лице.

— Я мать Сусанны, — поспешила представиться она, — Пожалуйста, пройдите в учительскую, прошу вас.

— Вы здесь работаете? — Я не сомневалась в этом, судя по уверенно-хозяйскому тону женщины.

— Нет, я просто мать Сусанны. Пойдемте, в учительской вас ждут.

В учительской нас ожидал длинный стол с угощением. Я обрадовалась, что наша аргентинская гостья столь случайно угодила к такому застолью. Едва мы уселись, трое ребят из кружка аккордеонистов дали волю своим рукам и глоткам. Воздух заполнился песней, музыкой, веселым общим хором. Постепенно к деятельности рук и глоток присоединились танцующие ноги, и возникла та атмосфера, которая по праву называется айастанской и которую искусственно никак не создать.

Этому веселью особую живость придавала мать Сусанны Седа, чья тонкая фигура все время мелькала среди танцующих. А танцевала она легко, словно оторвавшись от земли, как совсем молоденькая девушка. Выяснилось, что у нее пятеро детей, все хорошо учатся, один одареннее другого. Муж из Ливана, а сама Седа из села под Ленинаканом, оба рабочие инструментального завода.

— Если зайдешь к ним домой, — наперебой рассказывали учителя, — будто ансамбль песни и пляски. Вся семья — отец, мать, пятеро детей — играют, поют… Можете по Седе судить. Вы не слышали про них? Это семья Чироглянов, часто выступают на олимпиадах.

Седа подходит к тикин Безезян и приглашает ее к танцу. Аргентинка без всякого ломания встает, сидящие за столом хлопают, подначивают, музыканты убыстряют темп. Впечатление такое, будто на свадьбе настал наконец тот самый час, когда выходит плясать невеста» Но эта «невеста», увы, в танцах была не мастак. Двигала руками и ногами, поворачивалась то вправо, то влево, тщетно стараясь попасть в ногу с Седой. Перевожу взгляд на Седу — маленькую, пружинистую. Как естественно она срослась с этим миром, она сама этот мир, а ней его сила, его первородность. Так ли непринужденно, естественно чувствует себя тикин Безезян в своем комфортабельном буэнос-айресском особняке?

— Зайдемте к нам хоть на минуточку, — горячо уговаривает Седа, когда мы уже выходим из школы. — Совсем рядышком живем, прямо под носом.

— В другой раз, Седа-джан, в другой раз, — пожимаем мы ее крепкую руку и садимся в машину.

Нет, все-таки хорошо, что я «выпустила воробья», что пригласила гостью сюда, внутренне ликую я. Увиденное здесь расскажет ей о том, что она вряд ли смогла бы разглядеть даже из самого широкого окна в туристском автобусе.

24 мая, Егвард