Меридианы карты и души

Капутикян Сильва

Я откладываю в сторону «Флориду» и снова перечитываю свои строки о Севане. Невольно переполнившие меня чувства диктуют изменить, расширить смысл стихотворения:

И представить только:

Время откатило

Миллионнолетья —

Бездной поглотило.

Некрещеный Айастан Айастаном не был.

Незачатый наш язык спал под этим небом.

Арарат, не

освещенный светом, льющимся из нас.

И не пала пелена на Севан из наших глаз.

Камень, речка, шепот, крик

И земля, гора, родник —

Все жило, не тосковало

Без письмен и оровела^[37],

И за выжженную землю

Наше сердце не болело

И не билось в берега…

Шли века.

Шли века.

Все — без нашей боли,

Радости и доли.

Сколько камня — столько лет,

Но поверьте слову:

Нет такого, нет и нет!

Не было такого^[38].

25 мая, Егвард

В конце пятнадцатого века, подплыв к неизвестным берегам, испанцы обнаружили, что они сплошь в густых зарослях диковинных цветов. Цветов было так много, что ошеломленные моряки назвали это место Флорида — Край цветов. Теплое течение Гольфстрим, берущее начало в Мексиканском заливе, проходит через пролив мимо Флориды в Атлантический океан, к Европе, Флориде, приникшей прямо к груди Гольфстрима, раньше и больше других достается «молока». Именно поэтому некогда дикий, безлюдный полуостров превратился, пожалуй, в самый ухоженный, самый набалованный уголок мира.

Действительно, «рай земной», который деловые американцы избирают местом своего жительства и без «выбитой» у богов рекомендации, а прямо в порядке личной инициативы, то есть когда имеется уже порядочно на банковском счету и можно целиком перейти к пользованию «плодами трудов земных».

И вот три пары, три американо-армянских Адама со своими тремя американо-армянскими Евами, и встретили меня во Флоридском аэропорту. Когда я в этом прелестном окружении, весело болтая, направлялась к машине, заметила, что все вокруг смотрят на меня. «С чего бы это?» — забеспокоилась я и вдруг сообразила, что в самообслуживающую себя теплом зону приехала в шубе, а вокруг почти все в купальниках, шортах, «мерзлячки» в коротких ситцевых платьицах.

— Далеко до гостиницы? — спрашиваю я, мечтая побыстрее переодеться.

— Мы не в гостиницу едем, — раздалось в ответ, — господин и госпожа Татосяны любезно предоставили вам комнату в своей квартире.

Как ни любезны бывают хозяева, тем не менее я всегда предпочитаю гостиницу. Наверное, это было написано на моем лице, потому что спутники мои сочли нужным тут же добавить:

— В Америке сейчас рождество. Со всех сторон осаждают Флориду, в отеле невозможно было получить номер.

Когда машина остановилась у многоэтажного

дома и мы поднялись в квартиру Татосянов, я не смогда удержаться от восклицания. И вызвано это было не пышностью обстановки, а совсем другим, неожиданным. Одна стена всего дома сплошь стеклянная, и комната, казалось, залита светлой синевой океана. Перед глазами ни берега, ни земли, словно это многоэтажное здание — корабль, который покачивается на зыбких волнах.

— Нравится? — самодовольно спросила тикин Татосян с еле заметным укором в голосе. — Вот это моя половина — моя спальня, а теперь ваша, располагайтесь, как вам нравится. Не хуже, чем в отеле.

Приветливой тикин Татосян за семьдесят, а может, и больше. У нее тяжелая походка — от полноты и одышки. Она скорее низенькая, но поскольку муж ее, господин Татосян, еще ниже, с кругленьким брюшком и кругленьким лицом, то жена рядом с ним кажется высокой. Зато он, родившийся лет на пятнадцать (а может, и больше) ранее своей жены, бодр и крепок, одет с иголочки.

Господин Татосян своего рода армяно-американский Форд. Когда-то владелец самой заурядной пекарни, он то ли изобрел, то ли пустил в оборот изобретенное другим какое-то приспособление, с помощью которого выпекал тонкие сухие хлебцы — разновидность «тостов». Очень скоро его хлебцы стали популярны в Америке, как тот сорт хлеба, который и вкусен, и не полнит. Так это приспособление, не давая полнеть американцам, изрядно пополнило доход господина Татосяна, покрыло его тело жирком. Около двух лет, как Татосяны, продав свое предприятие и оставив Нью-Йорк, переехали во Флориду и поселились в этом уголке, называющемся Форт-Лодердейн.

— Я не доверяю бумагам, акциям, никогда их не покупала и не буду, — с типично американской деловитостью, так не вяжущейся с домашностью ее облика, делится со мной тикин Татосян, — сегодня они в цене, а завтра, глядишь, упали до нуля…

Вскоре дает о себе знать и американская непосредственность:

— Когда возник вопрос о приглашении вас во Флориду, армянские семьи Форт-Лодердейна решили организовать это дело. Мы с мужем взяли на себя гостиничные расходы. А потом подумали, что лучше вам остановиться у нас. Деньги на отель — это деньги, пущенные на ветер.

«Нет, на одних «тостиках» не выбьешься в миллионеры», — про себя улыбнулась я.

Два дня мне выпало завтракать у Татосянов. Грузная тикин Татосян с трудом, тяжело дыша, суетилась на небольшой кухне.

— Ахавни, дорогая, дай помогу тебе, — заботливо предложил муж и стал накрывать на стол.

— Нет, милый, не беспокойся, я сама.

Мне было трогательно смотреть на этих «старосветских помещиков» из Нового Света, на флоридских Пульхерию Ивановну и Афанасия Ивановича. Но увы, на столе не было ни рыжиков маринованных, ни солений никаких, ни печений, ни варенья домашнего. У господина Татосяна, как выяснилось, свое испытанное меню. Большой зеленый мясистый перец он разрезал пополам, окунал в мед и с аппетитом уничтожал, закусывая это грейпфрутом, нарезанным кружками. Только и всего.

— Это самая здоровая пища, — объяснил господин Татосян, — видите, мне уже столько лет, и я совершенно здоров. Только благодаря перцу.

Никогда не думала, что зеленый перец, который у нас в Армении на каждом шагу, в таком исключительном почете здесь, в роскошной Флориде. Татосяны щедро включили для меня в этот завтрак кроме перца поджаренный бекон и кофе. Зато обедать и ужинать в эти два дня флоридские армяне возили меня в самые дорогие рестораны, а днем «угощали» красотами Флориды.