Мэрилин Монро
Шрифт:
Когда Мэрроу заговорил о целях кинокомпании ММП, Мэрилин ответила без уверток, что хотела бы, «во-первых, способствовать производству хороших фильмов... Речь не о том, что я противница мюзиклов и комедий; в принципе, они мне нравятся, но я хотела бы играть и драматические роли». Актриса поблагодарила тех, чьи усилия в большой мере позволили ей сделать карьеру, особо выделив Джона Хьюстона, Билли Уайлдера, Наташу Лайтесс и Михаила Чехова. Тогда кое-кому показалось, что Мэрилин выгладит несколько странно и недостаточно чарующе — видимо, потому, что произошла столь огромная перемена по сравнению с ее предшествующим, во многом искусственным поведением. В частности, на вопросы она отвечала коротко и без смущения, ни разу не попытавшись стать центром внимания и никоим образом не строя из себя всесторонне талантливую кинодиву.
Милтон в 1955 году делил свое время между фотостудией, где он старался продолжать вести нормальную деятельность, и деловыми встречами с Ирвингом Стайном, Фрэнком Делани и Джо
С начала апреля, когда стало шире известно о присутствии Мэрилин в Нью-Йорке, ее начали засыпать просьбами о выступлениях. Компания Артура П. Джейкобса располагала в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе группами специалистов по связям с общественностью, и ее сотрудники были назначены консультантами Мэрилин в вопросах рекламы. Джейкобс и его коллеги на обоих побережьях: Джон Спринджер, Лоис Вебер, Руперт Аллан, Патрисия Ньюкомб — непрерывно сортировали поступавшие каждую неделю в адрес Мэрилин буквально сотнями приглашения с просьбой дать интервью, выступить на концерте, доход от которого направлялся на какую-нибудь высокую цель, поучаствовать в сборе пожертвований на благотворительную деятельность или почтить своим присутствием обед, организуемый по какому-то весьма торжественному поводу.
Поскольку Мэрилин настаивала на регулярных визитах к доктору Хохенберг и индивидуальных занятиях со Страсбергом, то получилось так, что она сильно ограничила свои встречи с журналистами и сеансы фотосъемки, которые из рекламных соображений являлись для нее необходимыми. Исключение было сделано для Евы Арнолд, чьи фотопортреты Марлен Дитрих очень тронули Мэрилин. «Подумай, как ты могла бы показать меня!» — обратилась она к Еве. Арнолд сделала очень симпатичную фотографию Мэрилин, на которой та читает «Улисса» Джеймса Джойса; сфотографировала она ее и совершенно иначе — в леопардовой шкуре, ползущей, словно первобытный хищный зверь, через болотистый, топкий луг.
Неделю спустя Арнолд привезла отпечатки Мэрилин на утверждение. Потом она рассказывала, что Мэрилин открыла ей дверь своего номера, облаченная всего лишь в прозрачный шлафрок черного цвета, хотя в тот момент она давала интервью весьма приличной, по-английски одетой даме из иностранного журнала.
Поиски собственной идентичности были до удивления неясным и туманным мероприятием, и чем более Мэрилин приближалась к цели, тем труднее было ее достигнуть. Временами, когда она отправлялась на какую-то светскую или деловую встречу, ей приходилось одеться более строго и официально, и часто Эми помогала актрисе подобрать аксессуары, подходящие к скромному костюму. Занимаясь покупками вместе с той же Эми или с Хеддой Ростен, Мэрилин надевала черные очки, шарф или шляпу и была без макияжа — однако хоть звезда и маскировалась, но чрезвычайно хотела, чтобы ее все-таки распознали. Поэтому ей приходилось соблюдать определенные границы. Как вспоминал Норман Ростен, Мэрилин арендовала лимузин, возивший ее по магазинам, и немедленно занавешивала в нем окна, дабы в момент, когда автомобиль остановится, быть уверенной в том, что пешеходы будут знать: через минутку оттуда выйдет некто важный.
Именно так вспоминает Эми Грин день, когда они совершали покупки на весьма дорогой Пятой авеню. Мэрилин, как обычно, поначалу сохраняла полнейшее инкогнито, оставаясь не распознанной ни клиентами, ни продавцами. Но по мере того как Мэрилин с подругой двигались по магазинам и пассажам, актриса постепенно — вещица за вещицей — избавлялась от элементов, использованных ею для изменения облика, пока наконец сорвала с себя парик и солнцезащитные очки, влетела в кабинку для примерки и вынырнула оттуда уже как Мэрилин Монро — к удивлению и возбуждению всех, кто присутствовал у «Сакса» [312] . Это избавление от камуфляжа имело красноречивый двоякий смысл: Мэрилин хотела сбросить с себя все наносное, ту маску, за которой она пряталась от мира, и хотела показать людям свое истинное лицо. Однако в принципе она тем самым обнаруживала лишь образ звезды, по отношению к которой сама питала неоднозначные чувства. Актриса боялась, что без этого образа она вообще не обладает идентичностью; стараясь сбежать от своего придуманного имиджа, она одновременно боялась его потерять. Сьюзен Страсберг, подруга актрисы, вспоминает, что Мэрилин впадала в ярость и замыкалась в себе, если какой-то таксист вдруг не узнавал ее [313] .
312
Система
313
Невзирая на упорство, с которым она маскировалась, Мэрилин по-прежнему переживала глубокий кризис личности, кризис, над которым сама подшучивала. Когда Сьюзен Страсберг как-то сказала, что в одном вопросе борется сама с собой и что ей кажется, будто в ней звучит некий внутренний голос, Мэрилин заметила: «Всего-то один голос? Я лично слышу целый хор!» — Прим. автора.
Весной этого года Стэнли Кауфман готовил к изданию альбом с фотографиями Мэрилин Монро, выполненными Сэмом Шоу во время съемок «Зуда седьмого года». «На ней были майка и брюки, между которыми светился кусочек живота. Колени были слегка побитыми. Волосы выглядели непричесанными». Однако когда Кауфман показал Мэрилин снимок, на котором она выглядела очень измученной долгим рабочим днем на съемочной площадке и который он хотел поместить в упомянутый альбом, артистка твердо воспротивилась этому. «Когда люди смотрят на меня, они хотят видеть звезду».
Примерно в то же самое время Мэрилин начала выражаться о себе в третьем лице. Сьюзен Страсберг вспоминает, как во время прогулки они заметили группу поклонников актрисы, дожидавшихся ее возвращения в отель. «Хочешь увидеть, как я становлюсь ею?» — спросила она у подруги. Сбитая на момент с толку, Сьюзен внезапно увидела нечто фантастическое:
У меня было такое впечатление, словно она как-то внутренне перестроилась, вроде бы что-то в ней «сработало», и вдруг — вот вам, получайте — это уже не та обычная девушка, с которой я только что прохаживалась, но «Мэрилин Монро», ослепительная дива, готовая показаться своим поклонникам. Головы тут же начали поворачиваться. Люди стали толпиться вокруг нас. А Мэрилин улыбается, будто маленький ребенок.
Точно так же и Сэм Шоу никогда не забыл, как Мэрилин многократно высказывалась о собственной персоне в третьем лице. Глядя на себя в сцене из «Зуда» или рассматривая свою фотографию, она не раз бросала замечания типа: «Не должна она была этого делать... Мэрилин бы сказала, что... В этой сцене она была хороша». Трумэн Капоте [314] описал, как он однажды застал Мэрилин сидящей перед слабо освещенным зеркалом. На вопрос, что она делает, актриса ответила: «Смотрю на нее». Эли Уоллах, прогуливаясь однажды с Мэрилин вечером по Бродвею, видел, как она — без всякого макияжа или хотя бы экстравагантного костюма — задерживала уличное движение, чтобы обратить на ceбя внимание. «Ей захотелось на минутку побыть Мэрилин Монро», — произнесла она, и в этом состоял ее магнетизм. Все это выглядело так, словно сквозь мозг молодой женщины внезапно пронеслась какая-то картина — мечта о некой блестящей личности, о далекой и полузабытой особе по имени Мэрилин Монро, — и эта греза словно бы на мгновение сбылась. Однако актриса знала, что Мэрилин Монро — это только ее часть; посему она могла общаться со звездой, но редко отождествляла, идентифицировала себя с нею. Она сама соучаствовала в создании данного образа и охотно демонстрировала это — а агенты, продюсеры, режиссеры и зрители именно того и желали. Всяческие неприятности и опасности, эмоциональное беспокойство, тревожность, распад связей и дружеских отношений — все это случалось лишь тогда, когда она пыталась управлять своей жизнью, опираясь исключительно на манящие атрибуты славы, предусмотренные для Мэрилин Монро, и никак не согласуясь со своим более глубоким, интимным «я». В рамках психотерапии ей рекомендовали записывать всякие случайные мысли или вести дневник, однако, как сама актриса признавалась своим друзьям, она никогда этого не делала. Дважды Мэрилин покупала блокноты из мраморной бумаги, но они так и остались чистыми, поскольку чувство долга было ей чуждо и, кроме всего, звезда стыдилась своего вопиющего, как она полагала, правописания и синтаксиса. Временами, правда, она все-таки делала заметки на обрывках бумаги. Записи Мэрилин, основывающиеся на соображениях, вынесенных ею из встреч с ее психоаналитиком и ее преподавателем драматического искусства, показывают, сколь важной она считала работу над своим внутренним миром:
314
Известный американский писатель, ценимый за техническую виртуозность и острую наблюдательность. Из его поэтичной прозы особо ценится повесть «Голоса травы» (1951).
• «Проблема отчаяния в моей работе и моей жизни — мне безусловно, следует с этим бороться, приобретая прочные профессиональные навыки и ставя их выше отчаяния».
• «Исполнение какой-либо сцены напоминает откупоривание бутылки. Если ее не удается открыть одним способом, нужно попробовать другой — а может, вообще оставить ее в покое и приняться за другую бутылку? Ли не был бы этим доволен...»
• «Как или почему я умею играть — не уверена, умею ли я вообще, — вот вещь, которую я должна понять. Мучения, не говоря уже о повседневных событиях, которые нам приносит жизнь, и боль, которую никому нельзя растолковать».