Мёртвая вода
Шрифт:
–Как Оленьку съели, так вообще зачастили. Только мы делиться не будем! – Рыженькая повысила голос, и кто-то из крох за окошком тонко заскулил, а остальные начали возить ногтями быстрее.
–Кого съели??? – больше всего Ёлку поражала обыденность происходящего.
–Оленьку. Училась с нами. Литера Б. Правда вкусная? – Рыженькая покосилась на ложку.
Ёлка схватилась за живот, и липкая тошнота накатила.
–Оленька была хорошим товарищем и осталась в каждом из нас, – одновременно не сговариваясь выдали тройняшки, явно повторяя чужие слова.
Ириша смотрела на пустую тарелку, медленно
–Да ты не беспокойся. Зато живыми выйдем. Суп без мяса – дело плохое. Какая разница: корова, курица, Оленька… И вообще. Она вела себя плохо: с директором спорила, носила шёлковые чулки, не хотела учить географию, постель застилала криво, ругалась плохими словами, – Рыженькая участливо наклонилась к Ирише.
–Здесь всегда так наказывают??? – Ёлка старалась не вернуть обед тут же, при всех.
– Главное не бьют. Пороть – старорежимные предрассудки. В карцер могут, но это если сильно разозлить…– вздохнула Рыженькая, – Съедят, это если совсем нарываться. За всякое, по мелочи, по-другому…
Поскрёбушки за окном живо заелозили, уловив движение, припали к стёклам костлявыми пятернями. На пороге, у распахнутой двери, стоял директор. Свежий костюм его приобрёл видимо нормальный для одежды колонистов вид растрепанный. На белоснежной рубашке проступали темно-бурые пятна. Одна из перчаток сложилась гармошкой на запястье. Наперевес он держал лопату.
–Приятного аппетита, дети!
Девочки встали, отстранились от стола, выкрикнули слаженным хором:
–Спасибо, Олег Николаевич!
Ёлка и Иришка, как новенькие и непривычные к местной дисциплине, было остались сидеть. Но до воспитанной Ириши скоро дошло чего от неё ждут, и она поднялась, копируя движения других. Ёлка же замерла, где была, переводя ошарашенный взгляд с неживых малолеток на директора колонии.
–Дети! К нам опять не доехала комиссия из города. До сарая с садовым инвентарём не доехала. Кто будет сегодня хорошим товарищем и поможет закапывать?
Ёлка всхлипнула и выматерилась в голос, не стесняясь, что услышат. Облезлая кукушка выпала по кривой параболе из часов и отметила полдень натужным механическим криком.
Глава вторая,
в которой рассказывается о пользе правильного воспитания
С тех ещё пор как стародавняя хозяйка поместья – госпожа Ильянина – вышла в окно, но летать не научилась, а соответственно сломала шею, второй этаж снабдили литыми наружными решетками. Работали они, правду сказать, по принципу ставней и отмыкались изнутри, что придавало защите от внезапных самоубийц характер условный. Кроме внушительного вида решетки способствовали некоторой рассеянности света, делящего на квадраты пыльный паркет. Полы в библиотеке, судя по затхлому запаху, мыли невесть, когда. Точно не сегодня и не вчера. Скорее всего на прошлой неделе. Хорошо, если этого года. Обычно Листик в подобной обстановке очень скоро начинала задыхаться. Но тут отчего-то вполне существовала, и спертый воздух казался не хуже, чем во дворе.
Диванчик, на котором она лежала, был обит скользкой шелковистой лиловой тканью, гладкой, мутно поблескивающей в тех местах, какие точечно выхватывали проникающие из-за решетки лучи. Стеллажи под углом её зрения виделись снизу-вверх,
–Очки вам надо носить, Ангелина, – Дина Яновна убрала ладонь с щеки девочки, прекратив энергичные хлопки, – Медицинские показания игнорируете сознательно или? Хотя… – фыркнула своему, то ли догадавшись, то ли поняв, и продолжать не стала, – Пейте.
Ложка разила сладким, ванильно-кремовым, настолько резким, что аромат перебивал горько—въедливый запах лежалой сухой бумаги, исходящий от старых книг. Ещё пахло так, словно рядом перегорели несколько спичек. И от серного духа клонило к тошноте.
–Это что? – Листик попыталась отстраниться, вздохнула и пояснила неловко, – Мне… не всякое лекарство можно.
–На это аллергия исключена. Расслабьтесь. Отравить вас или замучить – нерациональная и сложная схема. Хлопот не оберешься с устройством процесса. Надо будет избавиться, это решается проще, – Дина Яновна говорила монотонно, скучно, однако с легкой иронической ноткой, – Откройте рот.
Вкус был тающий, еле заметный, леденцово—ягодный. По телу разливалось мягкое тепло.
–Спасибо, – после обморока губы слушались ещё с трудом.
–На медицинском осмотре, в вечер, расскажите доктору все диагнозы. Все, слышали меня, Ангелина? – Дина Яновна наклонилась, и её сощуренные глаза, увеличенные стеклами очков, казались чёрными до предельности оттенка.
–Хорошо, – сказала Листик нехотя.
Что там знала эта странная дама неизвестно. А уж о чём смолчать… Тут советы ни к чему.
–Лгать вы не станете. Не ваш характер. А, если утаите… мне придется взять вас в лес, Ангелина. Неприятный опыт. Можете уточнить у товарищей. Вам не понравится.
–Вы доктор? – спросила Листик мягко, надеясь сменить тему.
–Я библиотекарь, – Дина Яновна выразительно кивнула в сторону стеллажей, – Оформитесь в колонии, записывайтесь, читайте. Тут выбор литературы лучше, чем в городе. Собрания сочинений классические, в том числе переводные. Библиотека приключений. Толстые журналы. Альбомы мировой живописи тоже имеются.
"Откуда она…" – тревога начинала зыбко пульсировать внутри. Листик села, с удивлением осознавая, что состояние её куда лучше, чем обычно находило после обмороков. Никакой сухости во рту или тяжести в голове. Мир не кружится.
–Обязательно. Я люблю читать, – искренне улыбнулась, понимая, что ожидается какая—то реакция.
Заметила, что образок опять выскользнул, покраснела, вернула под кофточку, оттенявшую травяной зеленоватостью бледную кожу. Листик и без того напоминала призрака с картинки старой сказки: хрупкая, крошечного роста, что подходит десятилетке, но не той, кому уже пятнадцать, большеглазая, мертвенно бледная, с тонкими синими прожилками бугристых вен на точеных веточках рук. Русые, почти белые, с легкой проседью волосы спадали жидкими прядками до лопаток. Такой бы скользить в просторном саване босой по паркету, да нести свечу. Цвет же кофты отбрасывал тень на фарфоровую кожу, делая тон окончательно мертвецким. Впрочем, кто в эти голодные времена удивился бы тощей девчушке с впалыми синими глазищами, весящей как котенок, и глядящейся не то дистрофическим ангелочком, не то дневным привидением?