Мёртвая вода
Шрифт:
–Труп, – Ириша одернула юбку, и подсохшая грязь начала осыпаться острыми крошками, – Мы закопали мужчину. С товарищем директором вместе. Этого, что вёз нас. Он остался с Олегом Николаевичем поговорить и теперь мёртвый. – в интонации отсутствовали печаль или удивление, но тревога заставляла голос колебаться, то взлетая, то угасая.
Ёлка присвистнула. Листик нащупала под одеждой образок, перекрестилась, мысленно произнося сбивчивые мольбы о вечном покое.
– Мне не нравится библиотекарь колонии. – она решилась всё же доверить мысль этим незнакомым
– Мышь серая? Дина Яновна? Да ещё бы. Видели же: она нас по именам называла, не спросив кто есть кто. И в бумаги не глянув. Да и глянула бы – Там фото нет, – Ёлка взяла Листика и Иришку за руки – прикосновения хоть мало, но успокаивали.
– Почему нельзя ловить бабочек? Драться, оружие, пить, курить, ловить бабочек? – Ириша последовательно разбирала, занимавшее лишь её.
– Да к чёрту бабочек твоих! – рявкнула Ёлка
– Не поминайте нечистого. Пожалуйста. Тем более здесь, – Листик суеверно вздрогнула.
– Короче. Место гнилое. Тухлое и опасное. Происходит муть. Какая: лично мне знать неохота. Очень надо живыми остаться. Не супом и не скребучей тварью, – подытожила Ёлка.
Листик, не видевшая поскрёбушкев, недоуменно нахмурилась.
–Я не помню дорогу к берегу, – ответила она честно, – Но это остров. Тут так или иначе доберешься к реке. Только вопрос в том, что нам в город, значит, на правую сторону.
–То есть ты тоже согласна валить, пока целы?
Ёлка хлопнула девочку по плечу и не рассчитала силы: хиленькую Листика едва не снесло на траву.
–Тут интересно, – вздохнула Ириша, – И нам не нужно в город. Искать станут. Мы же заключенные.
–Им до нас дела нет, – Ёлка оживилась настолько, что прекратила напряженно вслушиваться в далёкий вой, – Сколько раз за последний год армии в городе менялись, а? То одни, то другие, то бандиты. До конца войны сто раз архивы перетрясутся. Мы не убийцы, не то чтобы сильно опасные, – она осеклась, запоздало сообразив, что может и не стоит говорить о других, как о себе.
Что она знала про этих двоих? Какое такое членовредительство могла натворить кукольная финтифлюшка в кружевном? И эта, болезная, на чём попалась?
–Вы правы, – Листик кое—как выпрямилась, – Тут ещё раньше было всякое, по слухам. И с домом Ильяниных. И с приютом Колокольниковых. Место дурное. А что о третьей колонии имени Люксембург молчат, так кто о ней думает сейчас, когда власть то одна то другая? Поддерживаю вас всецело, Елена.
–Давай на "ты". И Ёлка. – слова блондиночки, что—то соображавшей в тему, вызывали уважение.
–Как вам… тебе… удобнее. Тогда я Листик. Если несложно. При посторонних, конечно, Ангелина или Геля…
–Да хоть Ветка, чего уж… так ты не с нами, кружевная?
Ириша колебалась. Круглое личико её страдальчески морщилось.
–Маме не понравилось бы, что я убегаю.
–Тебе сколько лет, мамина дочь? – Ёлка начинала закипать.
–Тттринадцать, – Иришка обычно безошибочно угадывала чужое недовольство.
И весь предыдущий опыт подсказывал: не зли чужих – попадет. Чужие ещё простят, люди добрые. А вот
–Такая взрослая, а ещё не поняла: люди в жизни сами по себе. Лишнее тащить не будем. Оставайся. Поживешь с полоумными, может и понравится. А, если пожить не судьба, мы тя с Листиком оплачем. Может даже и помолимся. За упокой души. А хочешь нормально чтобы было, давай с нами, – Ёлка от такого длинного и содержательного монолога выдохлась.
–А когда вы уходите? – Ириша похоже считала побег уже принятым совместно решением.
–Да я бы и сейчас, пока не хватились. За плетень – и тикать, – предложила Ёлка.
–Нерационально, – возразила Листик, – Уходить следует ночью. Незаметно из-за темноты, плюс до утра запас времени на дорогу.
–Да ты ничего так. Мозги есть! —Ёлка вовремя сообразила не хлопнуть по плечу Листика опять и вместо этого обняла.
–Туда??? – Иришка передернулась, указав пальцем в сторону плетня, за котрым темнел лес, – В плохие часы??? Не пойду.
–Трусишь – сиди тут. Кто неволит-то.
– Вы меня бросите одну? – если пожалеют, так повезёт невиданно, останется хоть время на обдумывание.
Спонтанно принимать решения было слишком тяжко и непривычно.
–А то нет? Ты нам кто? Сестра, мать, жена? – Ёлка зло сощурилась, – Прикопают тебя, как дядьку военного, ой, прикопают…
Ириша опустила глаза и прошептала.
–Я с вами. До реки. Переплывём, дальше сама.
–Там разберемся. Отсюда бы слиться без шума и пыли…
Ёлка собиралась было продолжить, но ощутила достаточно резкий толчок под лопатку. Отпустила Иришку и Листика, повернулась, и увидела девчонку. Судя по форменному платью, местная, но на обеде, видать, отсутствовала, или просто не запомнилась. Синяя летучая юбка была по подолу чем—то влажным и липким замарана, совсем, как у Ириши. Каштановые свалявшиеся на затылке в колтун волосы, которые явно давным-давно не мыли, спадали сосульками ниже плеч. Пахло от девчонки глиной и сыростью, как от болота или гнилого озера. С виду ей было лет двенадцать—четырнадцать, но к груди она, совсем как малолетка, прижимала игрушку: плюшевого медведя с единственным глазом—пуговицей, одетого в прехорошенькую матроску. Глядела на новеньких исподлобья, жевала губами. За плечами девчонки порхали пёстрые бабочки: лимонные с радужными разводами—кляксами на крыльях, изжёлта-алые, бежевые с рыжими крапинками, однотонные лазоревые. От их движения воздух трепетал и слоился переливчатыми пятнами.
–Тебе чего?
Ёлка чуяла нутром: девчонка ей не нравится. Причём куда поболе, чем другие местные девицы из столовой. Лунный взгляд намекал на слабоумие. Кто её знает: вдруг ещё опасная, кусается там, например.
–Галя, – сказала девчонка низким грудным голосом.
Он так гулко отдался вблизи, что бабочки взметнулись вверх, пересели ей на макушку и плечи, распластались по темному и невзрачному аляповатыми вкраплениями
Иришка быстрым вращательным движением отлетела вбок, поближе к двери дома. Так, на всякий случай.